священник Захария и Елисавета - достигли старости, но не имели детей, так как Елисавета была неплодна. Однажды Захария совершал богослужение в Иерусалимском храме и увидел Архангела Гавриила. читайте на ФедералПресс. В пятницу, 6 октября, православные волгоградцы чтят память Иоанна Крестителя, который предсказал появление Всевышнего. Иоанн Креститель – самый почитаемый святой после Богородицы. 7 июля\24 июня — Рождество честного славного Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Рождество Иоанна Предтечи — это один из великих праздников. В этот день верующие вспоминают, как в семье иудейского священника Захарии и его жены Елизаветы родился.
У книжной полки. Александр Орлов. Креститель Руси. Книга для дополнительного чтения по истории
| Патриаршая литературная премия | Иисус пришёл на Иордан, чтобы креститься от Иоанна Крестителя. 3-ий день - Андрей, ученик Иоанна Крестителя, следует за Христом. И в этот же день он сообщает об этом своему брату Симону - Петру. |
| 20 января. День Иоанна Крестителя (Наталья Мартишина) / Стихи.ру | Рождество Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна — непереходящий праздник, то есть он отмечается в один и тот же день каждый год. Так, в православии Рождество Иоанна празднуют 7 июля, а в католичестве — 24 июня, по новому и старому стилю соответственно. |
Рассказ неизвестного человека (Чехов А. П., 1893)
| Чего категорически нельзя делать 20 января, в день Иоанна Крестителя - МК Волгоград | Церковь Иоанна Крестителя, Орёл: просмотрите отзывы (9 шт.), статьи и 4 фотографий Церковь Иоанна Крестителя, с рейтингом 65 на сайте Tripadvisor среди 187 достопримечательностей в Орле. |
| День Иоанна Крестителя: почему 20 января нельзя бездельничать - МК Ленинградская область | Прослушайте замечательную проповедь нашего Первоиерарха, Митрополита Антония (Орлова), сказанную в день памяти св. Иоанна Крестителя. |
| Иоанн Креститель и его праздники | Рождество Иоанна Крестителя – уникальный праздник для православия. Есть лишь три праздника, когда христиане вспоминают не день смерти, а день рождения лица, которое прославляют: Рождество Христово, Рождество Пресвятой Богородицы и Рождество Иоанна. |
| Собор Иоанна Крестителя: что можно и нельзя делать 20 января года | Святой Великий Пророк Предтеча и Креститель Господень Иоанн. |
| 20 октября. О причинах посольства Иоанна Крестителя из темницы ко Христу - Радио ВЕРА | Сватовство на Иоанна Крестителя будет удачным. Хороший день для того, чтобы приобрести нательный крестик. На такого человека возрадуется Ангел-хранитель. Сон, приснившийся после полуночи с 19 на 20 января, может сбыться в течение 7-10 дней. |
Иоанн Креститель и его праздники
| Ударение в слове января | От дней Иоанна Крестителя и доныне Царство Небесное усилием берется, и употребляющие усилие восхищают его. Все пророки и Закон прорекли до Иоанна. Он есть Илия, которому должно прийти. |
| Праздник св. Иоанна Крестителя, устроенный императором Павлом I в году | Именно Иоанн крестил в 30-летнем возрасте Иисуса Христа в реке Иордан. В церковном календаре есть несколько дат, когда чтят память Иоанна Предтечи или Иоанна Крестителя. Так, 7 июля отмечается Рождество Иоанна Предтечи. |
| Не забыть сделать на рождество Иоанна Крестителя 7 июля | Ознакомьтесь с особенностями торжественных мероприятий в честь Дня Иоанна Крестителя в Орлове, которые состоялись 7 января 2024 года, узнайте о влиянии праздника на культурную жизнь города и персональные истории его жителей. |
| Ударение в слове января | Церковь Иоанна Крестителя, Орёл: просмотрите отзывы (9 шт.), статьи и 4 фотографий Церковь Иоанна Крестителя, с рейтингом 65 на сайте Tripadvisor среди 187 достопримечательностей в Орле. |
| Жития Святых: Собор святого Иоанна, Предтечи и Крестителя Господня | Со дней Иоанна Крестителя и поныне против Царства Небес ведется борьба и его разоряют насильники. |
Не забыть сделать на рождество Иоанна Крестителя 7 июля
На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии. Сетевое издание «МК в Волгограде» volg. Волгоград, ул. Краснознаменская, д.
Что такое Предтеча? Логично, что это синоним «предвестника или путешественника». В чем главная миссия Иоанна Крестителя? Миссия пророка на этой земле - предсказать приход Господа Бога нашего и узнать среди тысяч людей сына Божьего, известить Вселенную о его пришествии. В Евангелии Иоанна Крестителя называют «голосом Божьим».
И с этими целями своего земного пребывания он справился великолепно. Как умер Иоанн Креститель? Смерть Иоанна Предтечи была трагической. В то время Иудеей правил Ирод Антипа и у него была любовница Иродиада, которая приходилась супругой его родному брату. Такую связь Иоанн Предтечи публично осуждал. Коварная женщина добилась от царя, чтобы Иоанна отправили за решётку. Но этого ей было мало.
Кутить, играть в карты и развратничать можно, но так, чтобы это не мешало делу.
Веровать в Бога не умно, но религия должна быть охраняема, так как для народа необходимо сдерживающее начало, иначе он не будет работать. Наказания нужны только для устрашения. На дачу выезжать незачем, так как и в городе хорошо. И так далее. Он был вдов и детей не имел, но жизнь вел на широкую семейную ногу и платил за квартиру три тысячи в год. Другой гость, Кукушкин, действительный статский советник из молодых, был небольшого роста и отличался в высшей степени неприятным выражением, какое придавала ему несоразмерность его толстого, пухлого туловища с маленьким, худощавым лицом. Губы у него были сердечком и стриженые усики имели такой вид, как будто были приклеены лаком. Это был человек с манерами ящерицы.
Он не входил, а как-то вползал, мелко семеня ногами, покачиваясь и хихикая, а когда смеялся, то скалил зубы. Он был чиновником особых поручений при ком-то и ничего не делал, хотя получал большое содержание, особенно летом, когда для него изобретали разные командировки. Это был карьерист не до мозга костей, а глубже, до последней капли крови, и притом карьерист мелкий, не уверенный в себе, строивший свою карьеру на одних лишь подачках. За какой-нибудь иностранный крестик или за то, чтобы в газетах напечатали, что он присутствовал на панихиде или на молебне вместе с прочими высокопоставленными особами, он готов был идти на какое угодно унижение, клянчить, льстить, обещать. Из трусости он льстил Орлову и Пекарскому, потому что считал их сильными людями, льстил Поле и мне, потому что мы служили у влиятельного человека. Всякий раз, когда я снимал с него шубу, он хихикал и спрашивал меня: «Степан, ты женат? Кукушкин льстил слабостям Орлова, его испорченности, сытости; чтобы понравиться ему, он прикидывался злым насмешником и безбожником, критиковал вместе с ним тех, перед кем в другом месте рабски ханжил. Когда за ужином говорили о женщинах и о любви, он прикидывался утонченным и изысканным развратником.
Вообще, надо заметить, петербургские жуиры любят поговорить о своих необыкновенных вкусах. Иной действительный статский советник из молодых превосходно довольствуется ласками своей кухарки или какой-нибудь несчастной, гуляющей по Невскому, но послушать его, так он заражен всеми пороками Востока и Запада, состоит почетным членом целого десятка тайных предосудительных обществ и уже на замечании у полиции. Кукушкин врал про себя бессовестно, и ему не то чтобы не верили, а как-то мимо ушей пропускали все его небылицы. Третий гость — Грузин, сын почтенного ученого генерала, ровесник Орлова, длинноволосый и подслеповатый блондин, в золотых очках. Мне припоминаются его длинные бледные пальцы, как у пианиста; да и во всей его фигуре было что-то музыкантское, виртуозное. Такие фигуры в оркестрах играют первую скрипку. Он кашлял и страдал мигренью, вообще казался болезненным и слабеньким. Вероятно, дома его раздевали и одевали, как ребенка.
Он кончил в училище правоведения и служил сначала по судебному ведомству, потом перевели его в сенат, отсюда он ушел и по протекции получил место в министерстве государственных имуществ и скоро опять ушел. В мое время он служил в отделении Орлова, был у него столоначальником, но поговаривал, что скоро перейдет опять в судебное ведомство. К службе и к своим перекочевкам с места на место он относился с редким легкомыслием, и когда при нем серьезно говорили о чинах, орденах, окладах, то он добродушно улыбался и повторял афоризм Пруткова: «Только на государственной службе познаешь истину! Жил он с семьей в долг, занимая, где и у кого попало при всяком удобном случае, не пропуская даже своих начальников и швейцаров. Это была натура рыхлая, ленивая до полного равнодушия к себе и плывшая по течению неизвестно куда и зачем. Куда его зели, туда и шел. Вели его в какой-нибудь притон — он шел, ставили перед ним вино — пил, не ставили — не пил; бранили при нем жен — и он бранил свою, уверяя, что она испортила ему жизнь, а когда хвалили, то он тоже хвалил и искренно говорил: «Я ее, бедную, очень люблю». Шубы у него не было, и носил он всегда плед, от которого пахло детской.
Когда за ужином, о чем-то задумавшись, он катал шарики из хлеба и пил много красного вина, то, странное дело, я бывал почти уверен, что в нем сидит что-то, что он, вероятно, сам чувствует в себе смутно, но за суетой и пошлостями не успевает понять и оценить. Он немножко играл на рояле. Бывало, сядет за рояль, возьмет два-три аккорда и запоет тихо: Что день грядущий мне готовит? Гости обыкновенно сходились к десяти часам. Они играли в кабинете Орлова в карты, а я и Поля подавали им чай. Тут только я мог как следует постигнуть всю сладость лакейства. Стоять в продолжение четырех-пяти часов около двери, следить за тем, чтобы не было пустых стаканов, переменять пепельницы, подбегать к столу, чтобы поднять оброненный мелок или карту, а главное, стоять, ждать, быть внимательным и не сметь ни говорить, ни кашлять, ни улыбаться, это, уверяю вас, тяжелее самого тяжелого крестьянского труда. Я когда-то стаивал на вахте по четыре часа в бурные зимние ночи и нахожу, что вахта несравненно легче.
Играли в карты часов до двух, иногда до трех и потом, потягиваясь, шли в столовую ужинать, или, как говорил Орлов, подзакусить. За ужином разговоры. Начиналось обыкновенно с того, что Орлов со смеющимися глазами заводил речь о каком-нибудь знакомом, о недавно прочитанной книге, о новом назначении или проекте; льстивый Кукушкин подхватывал в тон, и начиналась, по тогдашнему моему настроению, препротивная музыка. Ирония Орлова и его друзей не знала пределов и не щадила никого и ничего. Говорили о религии — ирония, говорили о философии, о смысле и целях жизни — ирония, поднимал ли кто вопрос о народе — ирония. В Петербурге есть особая порода людей, которые специально занимаются тем, что вышучивают каждое явление жизни; они не могут пройти даже мимо голодного или самоубийцы без того, чтобы не сказать пошлости. Но Орлов и его приятели не шутили и не вышучивали, а говорили с иронией. Они говорили, что Бога нет и со смертью личность исчезает совершенно; бессмертные существуют только во французской академии.
Истинного блага нет и не может быть, так как наличность его обусловлена человеческим совершенством, а последнее есть логическая нелепость. Россия такая же скучная и убогая страна, как Персия. Интеллигенция безнадежна; по мнению Пекарского, она в громадном большинстве состоит из людей неспособных и никуда не годных. Народ же спился, обленился, изворовался и вырождается. Науки у нас нет, литература неуклюжа, торговля держится на мошенничестве: «не обманешь — не продашь». И все в таком роде, и все смешно. От вина к концу ужина становились веселее и переходили к веселым разговорам. Подсмеивались над семейною жизнью Грузина, над победами Кукушкина или над Пекарским, у которого будто бы в расходной книжке была одна страничка с заголовком: На дела благотворительности и другая — На физиологические потребности.
Говорили, что нет верных жен; нет такой жены, от которой, при некотором навыке, нельзя было бы добиться ласк, не выходя из гостиной, в то время когда рядом в кабинете сидит муж. Девочки-подростки развращены и уже знают все. Орлов хранит у себя письмо одной четырнадцатилетней гимназистки; она, возвращаясь из гимназии, «замарьяжила на Невском офицерика», который будто бы увел ее к себе и отпустил только поздно вечером, а она поспешила написать об этом подруге, чтобы поделиться восторгами. Говорили, что чистоты нравов не было никогда и нет ее, очевидно, она не нужна; человечество до сих пор прекрасно обходилось без нее. Вред же от так называемого разврата несомненно преувеличен. Извращение, предусмотренное в нашем уставе о наказаниях, не мешало Диогену быть философом и учителем; Цезарь и Цицерон были развратники и в то же время великие люди. Старик Катон женился на молоденькой и все-таки продолжал считаться суровым постником и блюстителем нравов. В три или четыре часа гости расходились или уезжали вместе за город или на Офицерскую к какой-то Варваре Осиповне, а я уходил к себе в лакейскую в долго не мог уснуть от головной боли и кашля.
IV Недели через три после того, как я поступил к Орлову, помнится, в воскресенье утром, кто-то позвонил. Был одиннадцатый час, и Орлов еще спал. Я пошел отворить. Можете себе представить мое изумление: за дверью на площадке лестницы стояла дама с вуалью. И по голосу я узнал Зинаиду Федоровну, к которой я носил письма на Знаменскую. Не помню, успел ли и сумел ли я ответить ей,— я был смущен ее появлением. Да и не нужен ей был мой ответ. В одно мгновение она шмыгнула мимо меня и, наполнив переднюю ароматом своих духов, которые я до сих пор еще прекрасно помню, ушла в комнаты, и шаги ее затихли.
По крайней мере, с полчаса потом ничего не было слышно. Но опять кто-то позвонил. На этот раз какая-то расфранченная девушка, повидимому горничная из богатого дома, и наш швейцар, оба запыхавшись, внесли два чемодана и багажную корзину. И ушла, не сказав больше ни слова. Все это было таинственно и вызывало у Поли, благоговевшей перед барскими шалостями, хитрую усмешку; она как будто хотела сказать: «Вот какие мы! Наконец, послышались шаги; Зинаида Федоровна быстро вошла в переднюю и, увидев меня в дверях моей лакейской, сказала: —Степан, дайте Георгию Иванычу одеться. Когда я вошел к Орлову с платьем и сапогами, он сидел на кровати, свесив ноги на медвежий мех. Вся его фигура выражала смущение.
Меня он не замечал и моим лакейским мнением не интересовался: очевидно, был смущен и конфузился перед самим собой, перед своим «внутренним оком». Одевался, умывался и потом возился он со щетками и гребенками молча и не спеша, как будто давая себе время обдумать свое положение и сообразить, и даже по спине его заметно было, что он смущен и недоволен собой. Пили они кофе вдвоем. Зинаида Федоровна налила из кофейника себе и Орлову, потом поставила локти на стол и засмеялась. Приятно легко вздохнуть. С выражением девочки, которой очень хочется шалить, она легко вздохнула и опять засмеялась. Но я умею делать два дела разом: и читать и слушать. Ваши привычки и ваша свобода останутся при вас.
Но отчего у вас постная физиономия? Вы всегда бываете таким по утрам или только сегодня? Вы не рады? Но я, признаюсь, немножко ошеломлен. Вы имели время приготовиться к моему нашествию. Я каждый день угрожала вам. Лучше, мой друг. Вырвать больной зуб сразу и — конец.
Вы не смотрите, что я смеюсь; я рада, счастлива, но мне плакать хочется больше, чем смеяться. Вчера я выдержала целую баталию,— продолжала она по-французски. Но я смеюсь, потому что мне не верится. Мне кажется, что сижу я с вами и пью кофе не наяву, а во сне. Затем она, продолжая говорить по-французски, рассказала, как вчера разошлась с мужем, и ее глаза то наполнялись слезами, то смеялись и с восхищением смотрели на Орлова. Она рассказала, что муж давно уже подозревал ее, но избегал объяснений; очень часто бывали ссоры, и обыкновенно в самый разгар их он внезапно умолкал и уходил к себе в кабинет, чтобы вдруг в запальчивости не высказать своих подозрений и чтобы она сама не начала объясняться. Зинаида же Федоровна чувствовала себя виноватой, ничтожной, неспособной на смелый, серьезный шаг и от этого с каждым днем все сильнее ненавидела себя и мужа и мучилась, как в аду. Но вчера, во время ссоры, когда он закричал плачущим голосом: «Когда же все это кончится, Боже мой?
Тогда он впустил ее в кабинет, и она высказала ему все и призналась, что любит другого, что этот другой ее настоящий, самый законный муж, и она считает долгом совести сегодня же переехать к нему, несмотря ни на что, хотя бы в нее стреляли из пушек. Она засмеялась и продолжала рассказывать, не дотрогиваясь до своего кофе. Щеки ее разгорелись, это ее смущало немного, и она конфузливо поглядывала на меня и на Полю. Из ее дальнейшего рассказа я узнал, что муж ответил ей попреками, угрозами и в конце концов слезами, и вернее было бы сказать, что не она, а он выдержал баталию. Вы, Жорж, не верите в Бога, а я немножко верую и боюсь возмездия. Бог требует от нас терпения, великодушия, самопожертвования, а я вот отказываюсь терпеть и хочу устроить жизнь на свой лад. Хорошо ли это? А вдруг это с точки зрения Бога нехорошо?
В два часа ночи муж вошел ко мне и говорит: «Вы не посмеете уйти. Я вытребую вас со скандалом, через полицию». А немного погодя, гляжу, он опять в дверях, как тень. Ваше бегство может повредить мне по службе». Эти слова подействовали на меня грубо, я точно заржавела от них, подумала, что это уже начинается возмездие, и стала дрожать от страха и плакать. Мне казалось, что на меня обвалится потолок, что меня сейчас поведут в полицию, что вы меня разлюбите,— одним словом, Бог знает что! Уйду, думаю, в монастырь или куда-нибудь в сиделки, откажусь от счастья, но тут вспоминаю, что вы меня любите и что я не вправе распоряжаться собой без вашего ведома, и все у меня в голове начинает путаться, и я в отчаянии, не знаю, что думать и делать, Но взошло солнышко, и я опять повеселела. Дождалась утра и прикатила к вам.
Ах, как замучилась, милый мой! Подряд две ночи не спала! Она была утомлена и возбуждена. Ей хотелось в одно и то же время и спать, и без конца говорить, и смеяться, и плакать, и ехать в ресторан завтракать, чтобы почувствовать себя на свободе. Мне нравится вот эта, потому что она рядом с твоим кабинетом. Во втором часу она переоделась в комнате рядом с кабинетом, которую стала после этого называть своею, и уехала с Орловым завтракать. Обедали они тоже в ресторане, а в длинный промежуток между завтраком и обедом ездили по магазинам. Я до позднего вечера отворял приказчикам и посыльным из магазинов и принимал от них разные покупки.
Привезли, между прочим, великолепное трюмо, туалет, кровать и роскошный чайный сервиз, который был нам не нужен. Привезли целое семейство медных кастрюлей, которые мы поставили рядком на полке в нашей пустой холодной кухне. Когда мы разворачивали чайный сервиз, то у Поли разгорелись глаза, и она раза три взглянула на меня с ненавистью и со страхом, что, быть может, не она, а я первый украду одну из этих грациозных чашечек. Привезли дамский письменный стол, очень дорогой, но неудобный. Очевидно, Зинаида Федоровна имела намерение засесть у нас крепко, по-хозяйски. Вернулась она с Орловым часу в десятом. Полная горделивого сознания, что ею совершено что-то смелое и необыкновенное, страстно любящая и, как казалось ей, страстно любимая, томная, предвкушающая крепкий и счастливый сон, Зинаида Федоровна упивалась новою жизнью. От избытка счастья она крепко сжимала себе руки, уверяла, что все прекрасно, и клялась, что будет любить вечно, и эти клятвы и наивная, почти детская уверенность, что ее тоже крепко любят и будут любить вечно, молодили ее лет на пять.
Она говорила милый вздор и смеялась над собой. Мы не даем никакой цены своему собственному мнению, даже если оно умно, но дрожим перед мнением разных глупцов. Я боялась чужого мнения до последней минуты, но, как только послушалась самоё себя и решила жить по-своему, глаза у меня открылись, я победила свой глупый страх и теперь счастлива и всем желаю такого счастья. Но тотчас же порядок мыслей у нее обрывался, и она говорила о новой квартире, об обоях, лошадях, о путешествии в Швейцарию и Италию. Орлов же был утомлен поездкой по ресторанам и магазинам и продолжал испытывать то смущение перед самим собой, какое я заметил у него утром. Он улыбался, но больше из вежливости, чем от удовольствия, и когда она говорила о чем-нибудь серьезно, то он иронически соглашался: «О да! Он никогда не держал у себя ни кухни, ни лошадей, потому что, как выражался, не любил «заводить у себя нечистоту», и меня и Полю терпел в своей квартире только по необходимости. Так называемый семейный очаг с его обыкновенными радостями и дрязгами оскорблял его вкусы, как пошлость; быть беременной или иметь детей и говорить о них — это дурной тон, мещанство.
И для меня теперь представлялось крайне любопытным, как уживутся в одной квартире эти два существа,— она, домовитая и хозяйственная, со своими медными кастрюлями и с мечтами о хорошем поваре и лошадях, и он, часто говоривший своим приятелям, что в квартире порядочного, чистоплотного человека, как на военном корабле, не должно быть ничего лишнего — ни женщин, ни детей, ни тряпок, ни кухонной посуды... V Затем я расскажу вам, что происходило в ближайший четверг. Вернулся домой только один Орлов, а Зинаида Федоровна уехала, как я узнал потом, на Петербургскую сторону к своей старой гувернантке, чтобы переждать у нее время, пока у нас будут гости. Орлову не хотелось показывать ее своим приятелям. Это понял я утром за кофе, когда он стал уверять ее, что ради ее спокойствия необходимо отменить четверги. Гости, как обыкновенно, прибыли почти в одно время. Он вошел с хитрыми, маслеными глазами, таинственно улыбаясь и потирая с мороза руки. Гости отправились в спальню и поострили там насчет женских туфель, ковра между обеими постелями и серой блузы, которая висела на спинке кровати.
Им было весело оттого, что упрямец, презиравший в любви все обыкновенное, попался вдруг в женские сети так просто и обыкновенно. Здесь Маргарита мечтает о своем Фаусте. И покатился со смеху, как будто сказал что-то ужасно смешное. Я вглядывался в Грузина, ожидая, что его музыкальная душа не выдержит этого смеха, но я ошибся. Его доброе худощавое лицо сияло от удовольствия. Когда садились играть в карты, он, картавя и захлебываясь от смеха, говорил, что Жоржиньке для полноты семейного счастья остается теперь только завести черешневый чубук и гитару. Пекарский солидно посмеивался, но по его сосредоточенному выражению видно было, что новая любовная история Орлова была ему неприятна. Он не понимал, что собственно произошло.
Пекарский расчесал пальцами свою большую бороду и задумался и молчал потом до самого ужина. Когда сели ужинать, он сказал медленно, растягивая каждое слово: —Вообще, извини, я вас обоих не понимаю. Вы могли влюбляться друг в друга и нарушать седьмую заповедь, сколько угодно,— это я понимаю. Да, это мне понятно. Но зачем посвящать в свои тайны мужа? Разве это нужно? Гораздо честнее обманывать человека, чем портить ему порядок жизни и репутацию. Я понимаю.
Вы оба думаете, что, живя открыто, вы поступаете необыкновенно честно и либерально, но с этим... Орлов ничего не ответил. Он был не в духе, и ему не хотелось говорить. Пекарский, продолжая недоумевать, постучал пальцами по столу, подумал и сказал: —Я все-таки вас обоих не понимаю. Ты не студент, и она не швейка. Оба вы люди со средствами. Полагаю, ты мог бы устроить для нее отдельную квартиру. Почитай-ка Тургенева.
Я уже читал. Поэтому не жить с женщиной, которая тебя любит, в одной квартире—значит отказывать ей в ее высоком на значении и не разделять ее идеалов. Да, душа моя, Тургенев писал, а я вот теперь за него кашу расхлебывай. Я не только не хотел, но даже не мог думать, что это когда-нибудь случится. Когда она говорила, что переедет ко мне, то я думал, что она мило шутит. Все засмеялись. На любовь я прежде всего смотрю как на потребность моего организма, низменную и враждебную моему духу; ее нужно удовлетворять с рассуждением или же совсем отказаться от нее, иначе она внесет в твою жизнь такие же нечистые элементы, как она сама. Чтобы она была наслаждением, а не мучением, я стараюсь делать ее красивой и обставлять множеством иллюзий.
Я не поеду к женщине, если заранее не уверен, что она будет красива, увлекательна; и сам я не поеду к ней, если я не в ударе. И лишь при таких условиях нам удается обмануть друг друга, и нам кажется, что мы любим и что мы счастливы. Но могу ли я хотеть медных кастрюлей и нечесаной головы, или чтобы меня видели, когда я неумыт и не в духе? Зинаида Федоровна в простоте сердца хочет заставить меня полюбить то, от чего я прятался всю свою жизнь. Она хочет, чтобы у меня в квартире пахло кухней и судомойками; ей нужно с шумом перебираться на новую квартиру, разъезжать на своих лошадях, ей нужно считать мое белье и заботиться о моем здоровье; ей нужно каждую минуту вмешиваться в мою личную жизнь и следить за каждым моим шагом и в то же время искренно уверять, что мои привычки и свобода останутся при мне. Она убеждена, что мы, как молодожены, в самом скором времени совершим путешествие, то есть она хочет неотлучно находиться при мне и в купе и в отелях, а между тем в дороге я люблю читать и терпеть не могу разговаривать. Ты думаешь, она поймет меня? Помилуй, мы мыслим так различно!
По ее мнению, уйти от папаши и мамаши или от мужа к любимому мужчине — это верх гражданского мужества, а по-моему, это — ребячество. Полюбить, сойтись с мужчиной — это значит начать новую жизнь, а по-моему, это ничего не значит. Любовь и мужчина составляют главную суть ее жизни, и, быть может, в этом отношении работает в ней философия бессознательного; изволь-ка убедить ее, что любовь есть только простая потребность, как пища и одежда, что мир вовсе не погибает от того, что мужья и жены плохи, что можно быть развратником, обольстителем и в то же время гениальным и благородным человеком, и с другой стороны — можно отказываться от наслаждений любви и в то же время быть глупым, злым животным. Современный культурный человек, стоящий даже внизу, например французский рабочий, тратит в день на обед десять су, на вино к обеду пять су и на женщину от пяти до десяти су, а свой ум и нервы он целиком отдает работе. Зинаида же Федоровна отдает любви не су, а всю свою душу. Я, пожалуй, сделаю ей внушение, а она в ответ искренно завопиет, что я погубил ее, что у нее в жизни ничего больше не осталось. Вот и все. Немного помолчали.
Такие женщины воображают, что будут любить вечно, и отдаются с пафосом. Все опыты, известные нам из повседневной жизни и занесенные на скрижали бесчисленных романов и драм, единогласно подтверждают, что всякие адюльтеры и сожительства у порядочных людей, какова бы ни была любовь вначале, не продолжаются дольше двух, а много — трех лет. Это она должна знать. А потому все эти переезды, кастрюли и надежды на вечные любовь и согласие — ничего больше, как желание одурачить себя и меня. Она и мила и прелестна — кто спорит? Но она перевернула телегу моей жизни; то, что до сих пор я считал пустяком и вздором, она вынуждает меня возводить на степень серьезного вопроса, я служу идолу, которого никогда не считал Богом. Она и мила и прелестна, но почему-то теперь, когда я еду со службы домой, у меня бывает нехорошо на душе, как будто я жду, что встречу у себя дома какое-то неудобство вроде печников, которые разобрали все печи и навалили горы кирпича. Одним словом, за любовь я отдаю уже не су, а часть своего покоя и своих нервов.
А это скверно. Я отобью у вас Зинаиду Федоровну! С полминуты Кукушкин смеялся тонким голоском я дрожал всем телом, потом проговорил: —Смотрите, я не шучу! Не извольте потом разыгрывать Отелло! Все стали говорить о неутомимости Кукушкина в любовных делах, как он неотразим для женщин и опасен для мужей и как на том свете черти будут поджаривать его на угольях за беспутную жизнь. Он молчал и щурил глаза и, когда называли знакомых дам, грозил мизинцем — нельзя-де выдавать чужих тайн. Орлов вдруг посмотрел на часы. Гости поняли и стали собираться.
Помню, Грузин, охмелевший от вина, одевался в этот раз томительно долго. Он надел свое пальто, похожее на те капоты, какие шьют детям в небогатых семьях, поднял воротник и стал что-то длинно рассказывать; потом, видя, что его не слушают, перекинул через плечо свой плед, от которого пахло детской, и с виноватым, умоляющим лицом попросил меня отыскать его шапку. Я теперь на женатом положении. Начальник добрый мой, поедем! Погода великолепная, метелица, морозик... Честное слово, вам встряхнуться надо, а то вы не в духе, черт вас знает... Орлов потянулся, зевнул и посмотрел на Пекарского. Ну, ладно, поеду,— решил Орлов после некоторого колебания.
Он пошел в кабинет, а за ним поплелся Грузин, волоча за собою плед. Через минуту оба вернулись в переднюю. Пьяненький и очень довольный Грузин комкал в руке десятирублевую бумажку. Она у меня Лизочку крестила, я люблю ее, бедную. Ах, милый человек! Адвокатиссимус, сухарь сухарем, а женщин небось любит... Наконец, уехали. Орлов дома не ночевал и вернулся на другой день к обеду.
VI У Зинаиды Федоровны пропали золотые часики, подаренные ей когда-то отцом. Эта пропажа удивила и испугала ее. Полдня она ходила по всем комнатам, растерянно оглядывая столы и окна, но часы как в воду канули. Вскоре после этого, дня через три, Зинаида Федоровна, вернувшись откуда-то, забыла в передней свой кошелек. К счастью для меня, в этот раз не я помогал ей раздеваться, а Поля. Когда хватились кошелька, то в передней его уже не оказалось. Я не крал, но мною овладело такое чувство, как будто я украл и меня поймали. У меня даже слезы выступили.
Когда садились обедать, Зинаида Федоровна сказала Орлову по-французски: —У нас завелись духи. Я сегодня потеряла в передней кошелек, а сейчас, гляжу, он лежит у меня на столе. Но духи не бескорыстно устроили такой фокус. Взяли себе за работу золотую монету и двадцать рублей. Через минуту Зинаида Федоровна уже не помнила про фокус, который устроили духи, и со смехом рассказывала, как она на прошлой неделе заказала себе почтовой бумаги, но забыла сообщить свой новый адрес и магазин послал бумагу на старую квартиру к мужу, который должен был заплатить по счету двенадцать рублей. И вдруг она остановила свой взгляд на Поле и пристально посмотрела на нее. При этом она покраснела и смутилась до такой степени, что заговорила о чем-то другом. Когда я принес в кабинет кофе, Орлов стоял около камина спиной к огню, а она сидела в кресле против него.
Я могу назвать вам день и даже час, когда она украла у меня часы. А кошелек?
Все выпуски Небесная Заступница Программа о роли Богородицы и Её иконописных образов в истории России, о случаях Её заступничества за русских людей. Все выпуски Закладка Павла Крючкова Заместитель главного редактора журнала «Новый мир» Павел Крючков представляет свои неформальные размышления о знаковых творениях в современной литературе. В программе звучат уникальные записи — редкие голоса авторов.
Читать онлайн
- Закон Божий, Рождество Иоанна Крестителя (Лк. 1, 57–80) - иерей Даниил Сысоев - читать, скачать
- 20 января: Собор Иоанна Предтечи, Крестителя Господня - церковный праздник
- Ударение в слове января
- 20 января: Собор Иоанна Предтечи, Крестителя Господня - церковный праздник
- Собор святого Иоанна, Предтечи и Крестителя Господня
20 октября. О причинах посольства Иоанна Крестителя из темницы ко Христу
Все выпуски Закладка Павла Крючкова Заместитель главного редактора журнала «Новый мир» Павел Крючков представляет свои неформальные размышления о знаковых творениях в современной литературе. В программе звучат уникальные записи — редкие голоса авторов. Все выпуски Время радости Любой православный праздник — это не просто дата в календаре, а действенный призыв снова пережить события этого праздника.
Иоанн Креститель — самый почитаемый святой после Богородицы. С его именем связано 7 праздников в году. Среди них — зачатие Иоанна Предтечи, рождение которого предсказал ветхозаветный пророк Малахия. Ираида Спорная считается праздником народного календаря. В 12-летнем возрасте Ираида стала монахиней. Позже она была казнена во времена гонений на христиан.
Приходящих послушать его проповедь он призывал, в первую очередь, к нравственному очищению.
В отличии от членов влиятельных тогда сект, Иоанна Креститель никогда не делил людей на привилегированных праведников и обреченных грешников. Напротив, он всегда напоминал, что любой грех может быть прощен Богом, к чему и следует стремиться каждому человеку. В водах реки Иоардан он совершал надо всеми желающими особый обряд очищения, который сегодня называют еще «иоанновым крещением». Именно из-за него сам Иоанн получил имя Креститель. Похожий обряд был принят и в ветхозаветной традиции — с его помощью, очищались те, кто, например, прикоснулся к запретной для иудеев пище или как-то иначе согрешил против древнего закона. Но Иоанн Креститель проповедовал иное — он призывал очищаться и каяться не только в нарушении формальных правил, но и в дурных помыслах и поступках против других людей, способных осквернить душу человека. Иоанна зовут также Предтеча, потому что важнейшей частью его служения была проповедь о скором пришествии Мессии, Помазанника Божьего, обещанного Богом народу Израиля. И вот однажды, совершая крещение в иорданских водах, Иоанн с удивлением увидел среди пришедших к нему людей Иисуса из Назарета. Иоанн сразу узнал Спасителя и, как сообщает Евангелие, немало удивился.
Потому-то тогда с великим торжеством совершен был собор Крестителя на другой день Богоявления Господня и продолжал праздноваться также и в последующее время. И мы с радостью духовною совершаем собор сего великого Предтечи и Крестителя Иоанна, моля его о том, чтобы он просил за нас Владыку Христа собрать нас в церкви торжествующих в вечном нерукотворенном храме на небе, и где бы мы могли слышать голос празднующих и совершить празднество в честь вечного явления Бога. Там мы можем насыщаться со Христом видением лица Бога, явственно показывающего Себя святым Своим, и славить со всеми небесными ликами Отца и Сына и Святого Духа во веки, аминь! Примечания: 1 Севастия - главный город Самарии. Такое название этот город получил после того, как был подарен Августом Ироду Великому, который совершенно восстановил его и украсил и, в благодарность Августу, назвал его Севаста, или Севастия, что значит город Августа. Он имел законную жену, дочь Аравийского царя Арефы, но отверг ее, и отнял жену у Филиппа, брата своего, Иродиаду.
20 октября. О причинах посольства Иоанна Крестителя из темницы ко Христу
Его мать и Дева Мария, мать Иисуса Христа, явлелись родственницами. Он посвятил себя служению Богу, прожив в иудейской пустыне на протяжении 30 лет. К нему приходили многие иудеи за очищением, совершавшимся омовением водой реки Иордан. Когда он жил в пустыне, то носил самую грубую одежду, питался мёдом и саранчой. Часто Иоанна называют «гласом вопиющего в пустыне». По дошедшим до нас сведениям, известно, что Иоанн был на 6 месяцев старше Иисуса Христа. Что обозначает в одном имени Пророк, Предтеча и Креститель? Иоанн Предтеча один из самых почитаемых пророков в христианстве. Пророк обозначает, что он стал последним пророком, который предсказал приход Мессии.
Креститель потому, что крестил Иисуса Христа. Что такое Предтеча? Логично, что это синоним «предвестника или путешественника».
Дракон не устоял и не нашлось ему места на небе. Так и еврейское царство не устояло и не нашлось ему места на земле. Далее читаем: «И низвержен был всякий дракон, древний змий, называемый Диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним». Здесь под драконом, низверженным на землю, разумеется еврейское царство, которое рухнуло. Иоанн Богослов сравнил небесную войну и ту, которую вели тогда христиане и пророчески написал, что царство еврейское разрушится и на его месте устроится царство Христово. Это самое говорила и матерь Божия, когда от радости воспела: «величит душа моя Господа, и возрадовался дух мой о Боге, Спасителе моем, что низложил сильных с престолов», т.
Далее читаем: «И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало царство Иисуса Христа, потому что низвержен клеветник братий наших клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь». Евреи и язычники клеветали на христиан, говоря: «они такие и этакие», и считали их вредными. Далее читаем: «Они, т. Христиане победили евреев и язычников не огнем и мечом, а словом Христовым, своею любовью и своею кровию, по примеру Иисуса, пролившаго свою кровь. Далее читаем: «Итак веселитесь, небеса и обитающие на земле и на море, потому что к вам сошел Диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени». А горе им потому, что в то время, как среди христиан в то время царил мир и любовь, у них, у евреев и язычников, наоборот, происходили ссоры, драки, убийства и революции. Где нет слова Христа, там всегда ссоры и драки, там и двум тесно, а со словом Христа и в тюрьме, и в горах, и в скалах весело. Слова: «немного ему остается времени» означают: евреи чувствовали, что их царство скоро рухнет, и потому они преследовали христиан. Далее читаем: «Когда же дракон увидел, что низвержен на землю, начал преследовать жену, которая родила младенца мужескаго пола.
И даны были жене два крыла большого орла, чтоб она летела в пустыню в свое место от лица змия и там питалась впродолжение времени, времен и полвремени». Опять говорится о пребывании матери Божией в Египте в течение трех с половиною лет. Здесь только Иоанн Богослов употребил другое счисление. В первый раз он выразил его днями, а здесь — временами. Когда прошли три с половиною года, тогда матерь Божия возвратилась в землю Израилеву. К тому времени умерли искавшие души младенца. Таким образом она кротостью одержала победу над своими врагами. Далее читаем: «И пустил змий из пасти своей вслед жены воду, как реку, дабы увлечь ее рекою. Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей».
Христос называл водою свое учение. Согласно этому и Иоанн Богослов называл учение Христа водою. Он говорил иносказательно. Далее читаем: «И разсвирепел дракон на жену и пошел, чтобы вступить в брань с прочими от семени ея, сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа». Когда евреи и язычники разсвирепели на христиан, тогда и стали преследовать их, тогда и начались казни над ними. А разсвирепели евреи и язычники потому, что чувствовали, что Бог отнимает от них царство за их неверие в слова пророков. Так как евреям не пришлось убить Христа в младенчестве, то они вступили в брань с апостолами и отцами церкви, которые имели свидетельство Иисуса Христа. Сколько было отцов церкви — и почти все они были замучены за свидетельство Иисуса Христа, и на крови их утвердилось вместо еврейскаго христианское царство. И все запели: «Седяй в славе на престоле Божества».
После пения «Братец» говорит: — Нынешний день ангел Господень принес деве Марии радостную весть. Теперь ангел говорит чрез Писание — и мы слышим его голос. Иоанн Богослов также говорит чрез Писание устами к устам, — и мы тоже слышим его голос. И как те, которые говорили ангел и Иоанн Богослов радовались, потому что привыкли вникать в слово Божие, так и мы, если привыкнем вникать в него, тоже будем радоваться. Сказав это, «Братец» стал читать и пояснять из книги «Жития святых, изложенныя по руководству четьих-миней св. Димитрия Ростовскаго», за март, начиная с 463 страницы, следующее место: «Когда деве Марии исполнилось четырнадцать лет от роду, то архиерей и священники стали приказывать ей, чтобы она, по обычаю законному, переселяясь из храма, при котором жила, в дом, подобно другим девицам ея лет, вышла замуж. Но она отвечала им, что еще от пелен отдана родителями единому лишь Богу, и Ему обещала сохранить навсегда свое девство, а потому и невозможно ей сочетаться с человеком смертным, и ничто в свете не принудит ее вступить в брак, так как Она посвятила девство своему безсмертному Богу. Они стали советоваться между собою, как им поступить. Они не хотели, чтобы она продолжала жить при храме, не хотели даже пускать ее в храм Господень за внутреннюю завесу, но в то же время не смели обручить мужу деву, обещавшуюся Богу, и недоумевали, как богоугодно устроить ея безбрачную, девическую жизнь, так, чтобы не прогневать Бога.
Они почитали за великий грех и то, и другое: и принуждать к браку деву, обещавшую Богу вечное девство, и держать во «Святая Святых» деву, достигшую совершеннаго возраста. И вот, приступив к кивоту завета и сотворив усердную молитву, они, как повествует блаженный Иероним, получили ответ от Господа, чтобы искали такого достойнаго мужа, коему бы могла быть вверена дева под видом и образом супружества для хранения непорочнаго девства. Относительно же того, как найти такого мужа, совет Господень был таков: из дома и племени Давидова избрать безбрачных мужей и положить их жезлы в алтаре, — чей жезл процветет, тому святая дева и должна быть вверена. На утро, когда священники вместе с двенадцатью теми мужами вошли в храм, жезл Иосифа был найден расцветшим, и на нем, как о том свидетельствует Иероним, сидела слетевшая свыше голубица. Тогда все познали благоволение Божие, чтобы дева Мария была вручена на сохранение Иосифу. По совершении обручения, святой Иосиф взял пречистую деву из рук первосвященника из храма Господня для чистаго и непорочнаго сожития, не повреждающаго цвета девства. И был Иосиф только мнимым ея мужем, а в действительности целомудренным хранителем ея девства и служителем ея девическаго жития, исполненнаго великой святыни». Иосифу была вверена дева Мария тогда, когда расцвел его жезл. Так и апостолам вверился народ тогда, когда они расцвели, как жезл Иосифа, своею проповедью и исцелениями слепых, хромы, прокаженных, бесноватых.
У пророков, апостолов и отцов церкви жезлы расцвели духовно и потому им вверился народ и, как жезл Иосифа, расцвело царство Христово на земле.
Подобным образом перед воскресением Лазаря, Иисус пытался заранее вдохновить надежду и доверие к совершению чуда, дарующего жизнь см. ЖВ 318. В библейские времена такой «гроб», или «одр» был, вероятно, плетенным см. Прикосновение Иисуса к гробу, было сигналом для тех, кто нес гроб, остановиться.
Согласно закону Моисееву, прикосновение к мертвым любым образом, даже прикосновением к одру, несло с собой церемониальное осквернение на протяжении семи дней см. Но для Иисуса, Который не знал ни греха, ни осквернения и, Который был Источником жизни, не могло быть никакого осквернения от контакта с мертвым. Он имел право предложить ей не плакать, ибо Он имел власть устранить смерть, причину ее слез. Через смерть, овдовевшая мать потеряла сына и не имела никакого средства, чтобы поднять его. Теперь Жизнедатель пришел и возвратил его ей. Сравните возвращение исцеленного от сумасшествия сына отцу гл.
И всех объял страх: Или, «страх охватил всех». Когда народ вновь пришел в себя после страха, их следующей мыслью было прославить Бога. Здесь было неоспоримое доказательство Божественной силы, и народ заключил, что личность, через которую это совершилось, должна быть «пророком». Сравните также обетование о Мессии во Втор. Каждый христианин, который оплакивает потерю дорогих родных, может найти утешение в [758] сострадании Иисуса, проявленном к вдове из города Наина см. Тот, Кто держит в СвоТих руках ключи ада и смерти Откр.
Новости о случившемся распространились вокруг, далеко и широко по окружающим местностям. Иудее: Этим термином Лука ссылается на всю Палестину, включая Галилею и Перею в таком смысле, как мы обычно подразумеваем Иудею см. Приведенные в недоумение ученики Иоанна рассказали ему о «слухах» или «сообщениях» всех чудесных дел Иисуса. Помещение этого заявления в этом месте подчеркивает, что именно воскрешение юноши из Наина побудило Иоанна Крестителя послать несколько своих учеников к Иисусу с вопросом см. В это время Иоанн уже находился в тюремном заключении приблизительно шесть месяце и еще оставался там других шесть месяцев до своей казни см. Сомнение относительно Иисуса как Мессии, первоначально возникло не у самого Иоанна Крестителя см.
ЖВ 214, 215 , но у его учеников и Иоанн был обеспокоен, что они лелеяли неверие относительно личного свидетельства Иоанна, что Иисус был, в самом деле, обещанным Мессией см. ЖВ 216. Если ученики Крестителя сомневались в его вести, как можно было ожидать, чтобы другие верили? Правда, были некоторые вопросы, которых Иоанн не понимал, такие, как: истинная природа Мессианского царства и почему Иисус ничего не сделал, чтобы освободить его из тюрьмы. Но вопреки сомнениям, которые тревожили его, он не терял своей веры, что Иисус, на самом деле, был Христос см. ЖВ 216; ср.
ЖВ 24 ст. Разочарование и печаль томили душу одиноко томящегося узника, но он воздержался от рассуждения относительно этих затруднений, волнующих как его мысли, так и его учеников. Если Иоанн находился в подземной темнице Махер на восточной стороне Мертвого моря см. Они должны были пройти, по крайней мере, по 75 миль 120 км. Это означает, что они затратили на дорогу целую неделю, а возможно и более, считая день, проведенный с Иисусом, ибо, несомненно, они не должны были путешествовать по субботам. Ты ли: В Греческом языке слово «Ты», выделено.
Который должен придти: Греч. Ао erchomenos, которое так часто применялось как Мессианское выражение, возможно основанное первоначально на Пс. Но erchomenosтшжи применимо ко Христу в ссылке на Его Второе пришествие см. Бог позволяет, чтобы часы затруднений постигли даже наиболее достойных и доверенных из Его слуг, чтобы укрепить их веру и доверие к Нему. Временами, когда в этом возникает необходимость, ради их личного развития характера или для блага дела Божия на земле, Он разрешает им пройти через опыты, которые, кажется, подчеркивают, что Он забыл их. Так это было с Иисусом, когда Он висел на кресте см.
Так же было и с Иовом см. Даже Илия, прообраз Иоанна Крестителя см. В виду всего этого, легко можно понять, что переживание Иоанна в темнице на протяжении почти целого года, в милостивом провидении Бога было допущено для ободрения бесчисленных тысяч других, которые в последующие годы должны были пострадать [759] мученической смертью см. ЖВ 224. Зная, что вера Иоанна не должна иметь недостатка см. Твердый до конца, Иоанн даже в тюремном заключении и при смерти был как «светильник, горящий и светящий» Ин.
Свойственно задать вопрос, как Иоанн мог сказать: «Ему должно расти, а мне умаляться» Ин. Секрет всего этого заключается в том, что «прикосновение Божественной любви преобразовало его» ЖВ 179 , его сердце находилось в правильном, истинном положении. Он желал быть верным своей миссии вопреки факту, что в некоторой степени он неправильно истолковывал природу царства Христова, неправильное понимание, которое он разделу со своими современниками ЖВ 215. Даже ученики Иисуса после воскресения имели взгляд, что Иисус должен учредить на земле Свое царство славы Деян. Христос сказал фарисеям: «Не придет царство Божие приметным образом, … ибо вот царство Божие внутрь вас есть» Лук. Как часто это было истинным, что затруднение возникало от неправильного понимания заявлений в пророчествах Библии!
Такими были предвзятые мнения учеников, вопреки тому, чему Господь пытался научить их, и поэтому Его смерть и похороны стали наиболее горьким переживанием для них ЖВ 412, 772, 796. Их опыт может быть хорошим уроком для нас, чтобы со всей тщательностью и прилежанием изучать вести, которые Вдохновение послало относительно предстоящего кризиса ВБ 594, 598; СП 116. Иисус, кажется, довольствовался лишь тем, что, собрав вокруг Себя группу учеников, направился по всей стране, чтобы учить и исцелять народ см. ЖВ 215. Иоанн Креститель мучился в сомнениях, был ли Иисус действительно Мессией, ибо Он не соответствовал популярному общераспространенному мнению о том, кому Мессия должен быть подобен и что должен делать, когда Он придет. Сомнение Иоанна, другими словами говоря, было следующим: «Соответствуешь ли Ты роду Мессии, Которого мы ожидаем?
Иоанн … послал нас: Эти два вестника, вероятно, не осознавали факта, что они были посланы главным образом ради своей личной пользы см. Иоанн, вероятно, также желал приготовить их к тому, чтобы их привязанности и служение постепенно перешли к Иисусу. Несомненно, эти два ученика Иоанна были в числе тех, которые приблизительно шесть месяцев спустя разделили свой жребий со Христом см. ЖВ 361. А в это время: Два вестника нашли Иисуса где-то в Галилее среди толпы народа. Страдающие различными болезнями пробирались через толпу к Учителю, где Он стоял или сидел см.
Несомненно, приветствуя учеников Иоанна, Иисус уклонился от ответа на их вопрос и спокойно продолжал Свою работу исцеления. Особый метод Христа, как Он ответил на вопрос, озадачивший двух вестников, подобно всем Его методам, является методом первостепенной важности для служителей и учителей. По этому случаю, Он мог дать добрый, практический, теологический ответ из пророков, но Он не поступил так. Был «более превосходный путь» 1Кор. Достойный внимания факт, что наивысшее доказательство, представляющее Его Божественность, заключалось в совершенном приспособлении Его служения к нуждам страдающего и погибающего человечества см. ЖВ 217; ср.
ЖВ 406, 407. Христос не всегда употреблял метод, примененный здесь при встрече с учениками Иоанна. В более позднем случае, после Своего воскресения, Он скрыл Свою личность от естественного взора двух учеников на пути в Ем-маус, чтобы направить их духовный взор на факт, что события, связанные с Его смертью и воскресением — были результатом исполнения пророчества. Его практическое наставление из Священного Писания в этом случае предусматривало наиболее сильное, возможное доказательство, почему Его последователи должны верить в Него см. ЖВ 799. Два вестника, посланные Иоанном, когда-то слышали «мнение» или «слух» о служении Иисуса 17,18 ст.
Он не говорил авторитетным тоном, Он не принуждал их принять Его Слово за ответ и не утверждал, что кто-либо другой, говорящий противоположное, находился в заблуждении. Их мысли были совершенно свободными, чтобы рассудить вопрос на основании того, что пророчество предсказывало о Мессии, что Он должен делать см. Этот факт предотвращает возможность, что он смешивал эти два проявления, как некоторые уверяют см. Когда Иисус возвращал другим здоровье, Его действие не было небрежным или механическим, оно, скорее всего, отражало сочувственный интерес и величайшую сердечную любовь ко всем людям. ЖВ 217. Все сомнения были устранены, даже хотя некоторые аспекты относительно царства Христова не были еще вполне поняты.
Не могло быть более впечатлительного ответа, чем данный. Христос снова не упомянул «день мщения», так же, как в Назарете см. Ис 61:2; Лук. В Своей вести к Иоанну Христос также ничего не сказал об «освобождении пленников» Ис. Такое упоминание могло бы очень легко быть неправильно понято, и в сердце Иоанна могла бы зародиться ложная надежда на освобождение из тюремного заключения. В ответе Христа подразумевалось невысказанное объяснение, что Он не пришел уничтожить грешников см.
Он «пришел, чтобы они имели жизнь и могли иметь ее с избытком» Ин. Христос сделал этих двух вестников очевидцами работы, которую Он совершал для человеческих душ и тел ср. Их внимание, большей частью, обращалось на людей богатых и влиятельных. Обычный «простой народ», с их открытым сердцем и простой верой, были особенными личностями, которые были привлечены к Христу и «слушали Его с услаждением» Марк 12:37. Часто, среди Иудеев времен Христа, «нищие» не только были бедными в мирских благах, но также были притесняемы и страдали от рук людей, отличавшихся положением и влиянием см. И блажен, кто: Или, «счастлив, кто» см.
В благодатной форме благословения, однако, в словах, значение которых не должно быть утеряно ни Иоанном, ни его учениками, которые несли ему весть, Иисус отразил нежный упрек см. ЖВ 218. Это благословение, следующее за перефразировкой Ис.
История и смысл 1 Будущий пророк родился в семье иудейского священника Захария и его жены Елизаветы. Вплоть до старости они были бесплодны, о долгожданном ребенке Захарий узнал во время богослужения от Архангела Гавриила. Иоанн родился на полгода раньше Иисуса Христа. Узнав об этом, мать Иоанна сбежала со своим сыном в пустыню. После смерти матери Иоанн остался жить в пустыне, готовя себя к проповеди о пришествии Спасителя и ожидая, когда Господь призовет его для служения.
Собор Иоанна Крестителя: что можно и нельзя делать 20 января 2024 года
Крестителя — Орлов после завтрака надел черный фрак и орден, чтобы ехать к отцу поздравлять его с ангелом. Нужно было ехать к двум часам, а когда он кончил одеваться, была только половина второго. Статья автора «Игорь Орлов» в Дзене: В день рождества Иоанна Крестителя, пророка и Предтечи Господня. Несколько значимых фактов о святом пророке Иоанне Предтече (Крестителе). Особенным в этот день оно стало в Ордынке, где во времена Ордынской пустыни был возведен и действовал на протяжении длительного периода освященный в честь Крестителя Иоанна храм. Вечером 6 июля, в канун праздника Рождества честного славного Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, митрополит Орловский и Болховский Тихон совершил всенощное бдение в Свято-Иоанно-Крестительском храме города Орла. Православные верующие 20 января отмечают Собор Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. В народе дату прозвали Иваном Бражником, или Перезимником и связывали с ней различные запреты. В эту дату в церквях отмечают день Иоанна Крестителя (Иоанна Предтечи), поскольку на следующий день после большого церковного праздника, по традиции, вспоминаются святые, которые были причастны к этому событию.
Волгоградцам 6 октября советуют отказаться от алкоголя и не шуметь
день в январе, Двадцатого - праздник желанный В морозной, метельной поре! В снегу ходят белые гуси И утки чернеют в реке, Что семечки Детки, бабуси, - С кормёжкой при щедрой руке. Собор Предтечи и Крестителя Господня Иоанна: что значит торжество, молитвы дня, икона, смысл и главная суть даты для православных - в статье. это было 7 января, день Иоанна. Крестителя - Орлов после завтрака надел черный фрак и орден, чтобы ехать к отцу поздравлять его с ангелом. Нужно было ехать к двум часам, а когда он кончил одеваться, была только половина второго.
Примеры предложений, как пишется января
- Что можно и нельзя делать в день Иоанна Крестителя 20 января, который называют Зимний свадебник
- Что нужно делать в этот день?
- Не забыть сделать на рождество Иоанна Крестителя 7 июля
- Что нельзя делать в этот день?
- Что можно делать 20 января
- Также рекомендуем
Жития Святых: Собор святого Иоанна, Предтечи и Крестителя Господня
Кроме того, перед завтраком нельзя ни с кем разговаривать, пока не будет выпита крещенская вода. Запрещено бездельничать. Предки верили, что весь год пройдет в нищете. Не следует умываться 20 января. Что можно делать 20 января По традиции, день было принято начинать со стакана крещенской воды, чтобы быть здоровым на протяжении всего года. Кроме того, 20 января всегда варили пиво.
Но ты пойми, я не могу иначе. Она мне противна, и я боюсь ее.
Мне тяжело ее видеть. Я вышел из кабинета и не знаю, какой ответ получил Орлов. Как бы то ни было, Поля осталась у нас. После этого Зинаида Федоровна ни за чем уже не обращалась к ней и, видимо, старалась обходиться без ее услуг; когда Поля подавала ей что-нибудь или даже только проходила мимо, звеня своим браслетом и треща юбками, то она вздрагивала. Я думаю, что если бы Грузин или Пекарский попросили Орлова рассчитать Полю, то он сделал бы это без малейшего колебания, не утруждая себя никакими объяснениями; он был сговорчив, как все равнодушные люди. Но в отношениях своих к Зинаиде Федоровне он почему-то даже в мелочах проявлял упрямство, доходившее подчас до самодурства. Так уж я и знал: если что понравилось Зинаиде Федоровне, то наверное не понравится ему.
Когда она, вернувшись из магазина, спешила похвалиться перед ним обновками, то он мельком взглядывал на них и холодно говорил, что чем больше в квартире лишних вещей, тем меньше воздуха. Случалось, уже надевши фрак, чтобы идти куда-нибудь, и уже простившись с Зинаидою Федоровной, он вдруг из упрямства оставался дома. Мне казалось тогда, что он оставался дома для того только, чтобы чувствовать себя несчастным. Вы привыкли по вечерам не сидеть дома, и я не хочу, чтобы вы ради меня изменяли вашим привычкам. Поезжайте, пожалуйста, если не хотите, чтобы я чувствовала себя виноватой. С видом жертвы он разваливался у себя в кабинете в кресле и, заслонив глаза рукой, брался за книгу. Но скоро книга валилась из рук, он грузно поворачивался в кресле и опять заслонял глаза, как от солнца.
Теперь уж ему было досадно, что он не ушел. А я соскучилась и пришла на одну минутку... Помню, в один из вечеров она вошла так же вот нерешительно и некстати и опустилась на ковер у ног Орлова, и по ее робким, мягким движениям видно было, что она не понимала его настроения и боялась. Вы очень образованны и умны. Это у вас какая книга? Орлов ответил. Прошло в молчании несколько минут, показавшихся мне очень длинными.
Я стоял в гостиной, откуда наблюдал обоих, и боялся закашлять. Вы, пожалуй, станете смеяться и назовете это самообольщением. Видите ли, мне ужасно, ужасно хочется думать, что вы сегодня остались дома ради меня... Можно так думать? То есть вы хотите сказать, что счастливые люди живут воображением? Да, это правда. Я люблю по вечерам сидеть в вашем кабинете и уноситься мыслями далеко, далеко...
Приятно бывает помечтать. Давайте, Жорж, мечтать вслух! Не поймешь, голова у вас болит или вы сердитесь на меня... Прошло в молчании еще несколько длинных минут. Прожила я у вас почти месяц, но мне кажется, мы еще не начинали жить и ни о чем еще не поговорили как следует. Вы всякий раз отвечаете мне шуточками или холодно и длинно, как учитель. И в шуточках ваших что-то холодное...
Отчего вы перестали говорить со мной серьезно? Ради бога, Жорж... Но о чем? Жорж, я начну с вопроса: когда вы оставите вашу службу?.. Вы там не на месте. По убеждениям и по натуре я обыкновенный чиновник, щедринский герой. Вы принимаете меня за кого-то другого, смею вас уверить.
Служба не удовлетворяет меня, быть может, но все же для меня она лучше, чем что-нибудь другое. Там я привык, там люди такие же, как я; там я не лишний во всяком случае и чувствую себя сносно. Если я подам в отставку, стану мечтать вслух и унесусь в иной мир, то, вы думаете, этот мир будет мне менее ненавистен, чем служба? Ведь я не сержусь, что вы не служите. Каждый живет, как хочет. Разве вы свободны? Писать всю жизнь бумаги, которые противны вашим убеждениям, — продолжала Зинаида Федоровна, в отчаянии всплескивая руками, — подчиняться, поздравлять начальство с Новым годом, потом карты, карты и карты, а главное, служить порядкам, которые не могут быть вам симпатичны, — нет, Жорж, нет!
Не шутите так грубо. Это ужасно. Вы идейный человек и должны служить только идее. Я вам противна, вот и всё, — проговорила сквозь слезы Зинаида Федоровна. Все идеи, малые и великие, которые вы имеете в виду, называя меня идейным человеком, мне хорошо известны. Стало быть, если службу и карты я предпочитаю этим идеям, то, вероятно, имею на то основание. Это раз.
Во-вторых, вы, насколько мне известно, никогда не служили и суждения свои о государственной службе можете черпать только из анекдотов и плохих повестей. Поэтому нам не мешало бы условиться раз навсегда: не говорить о том, что нам давно уже известно, или о том, что не входит в круг нашей компетенции. Жорж, опомнитесь бога ради! Голос ее дрогнул и оборвался; она, по-видимому, хотела задержать слезы, но вдруг зарыдала. В детстве ненавистная, развратная мачеха, потом муж, а теперь вы... Вы на мою безумную любовь отвечаете иронией и холодом... И эта страшная, наглая горничная!
Я убью себя! Я не ожидал, что эти слова и этот плач произведут на Орлова такое сильное впечатление. Он покраснел, беспокойно задвигался в кресле, и на лице его вместо иронии показался тупой, мальчишеский страх. Я был неправ и... Вы честный, великодушный... Зинаида Федоровна порывисто обняла Орлова и поцеловала его в щеку. Я уже наплакалась и мне легко.
Я уже не боюсь ее... Надо быть выше мелочей и не думать глупостей. Вы правы! Вы — редкий... Скоро она перестала плакать. С невысохшими слезинками на ресницах, сидя на коленях у Орлова, она вполголоса рассказывала ему что-то трогательное, похожее на воспоминания детства и юности, и гладила его рукой по лицу, целовала и внимательно рассматривала его руки с кольцами и брелоки на цепочке. Она увлекалась и своим рассказом, и близостью любимого человека, и оттого, вероятно, что недавние слезы очистили и освежили ее душу, голос ее звучал необыкновенно чисто и искренно.
А Орлов играл ее каштановыми волосами и целовал ее руки, беззвучно прикасаясь к ним губами. Затем пили в кабинете чай и Зинаида Федоровна читала вслух какие-то письма. В первом часу пошли спать. В эту ночь у меня сильно болел бок, и я до самого утра не мог согреться и уснуть. Мне слышно было, как Орлов прошел из спальни к себе в кабинет. Просидев там около часа, он позвонил. От боли и утомления я забыл о всех порядках и приличиях в свете и отправился в кабинет в одном нижнем белье и босой.
Орлов в халате и в шапочке стоял в дверях и ждал меня. Я хотел извиниться, но вдруг сильно закашлялся и, чтобы не упасть, ухватился одною рукой за косяк. Кажется, за все время нашего знакомства это он в первый раз сказал мне вы. Бог его знает, почему. Вероятно, в нижнем белье и с лицом, искаженным от кашля, я плохо играл свою роль и мало походил на лакея. Пока я, накинув на себя сюртук, вставлял и зажигал новые свечи, он сидел около стола и, протянув ноги на кресло, обрезывал книгу. Оставил я его углубленным в чтение, и книга уже не валилась у него из рук, как вечером.
VII Теперь, когда я пишу эти строки, мою руку удерживает воспитанный во мне с детства страх — показаться чувствительным и смешным; когда мне хочется ласкать и говорить нежности, я не умею быть искренним. Вот именно от этого страха и с непривычки я никак не могу выразить с полной ясностью, что происходило тогда в моей душе. Я не был влюблен в Зинаиду Федоровну, но в обыкновенном человеческом чувстве, какое я питал к ней, было гораздо больше молодого, свежего и радостного, чем в любви Орлова. Работая по утрам сапожною щеткой или веником, я с замиранием сердца ждал, когда наконец услышу ее голос и шаги. Стоять и смотреть на нее, когда она пила кофе и потом завтракала, подавать ей в передней шубку и надевать на ее маленькие ножки калоши, причем она опиралась о мое плечо, потом ждать, когда снизу позвонит мне швейцар, встречать ее в дверях, розовую, холодную, попудренную снегом, слушать отрывистые восклицания насчет мороза или извозчика, — если б вы знали, как всё это было для меня важно! Мне хотелось влюбиться, иметь свою семью, хотелось, чтобы у моей будущей жены было именно такое лицо, такой голос. Я мечтал и за обедом, и на улице, когда меня посылали куда-нибудь, и ночью, когда не спал.
Орлов брезгливо отбрасывал от себя женские тряпки, детей, кухню, медные кастрюли, а я подбирал всё это и бережно лелеял в своих мечтах, любил, просил у судьбы, и мне грезились жена, детская, тропинки в саду, домик... Я знал, что если бы я полюбил ее, то не посмел бы рассчитывать на такое чудо, как взаимность, но это соображение меня не беспокоило. В моем скромном, тихом чувстве, похожем на обыкновенную привязанность, не было ни ревности к Орлову, ни даже зависти, так как я понимал, что личное счастье для такого калеки, как я, возможно только в мечтах. Когда Зинаида Федоровна по ночам, поджидая своего Жоржа, неподвижно глядела в книгу, не перелистывая страниц, или когда вздрагивала и бледнела оттого, что через комнату проходила Поля, я страдал вместе с нею и мне приходило в голову — разрезать поскорее этот тяжелый нарыв, сделать поскорее так, чтобы она узнала всё то, что говорилось здесь в четверги за ужином, но — как это сделать? Всё чаще и чаще мне приходилось видеть слезы. В первые недели она смеялась и пела свою песенку, даже когда Орлова не было дома, но уже на другой месяц у нас в квартире была унылая тишина, нарушаемая только по четвергам. Она льстила Орлову и, чтобы добиться от него неискренней улыбки или поцелуя, стояла перед ним на коленях, ласкалась, как собачонка.
Проходя мимо зеркала, даже когда у нее на душе было очень тяжело, она не могла удержаться, чтобы не взглянуть на себя и не поправить прически. Мне казалось странным, что она всё еще продолжала интересоваться нарядами и приходить в восторг от своих покупок. Это как-то не шло к ее искренней печали. Она следила за модой и шила себе дорогие платья. Для кого и для чего? Мне особенно памятно одно новое платье, которое стоило четыреста рублей. За лишнее, ненужное платье отдавать четыреста рублей, когда наши поденщицы за свой каторжный труд получают по двугривенному в день на своих харчах и когда венецианским и брюссельским кружевницам платят только по полуфранку в день в расчете, что остальное они добудут развратом; и мне было странно, что Зинаида Федоровна не сознает этого, мне было досадно.
Но стоило ей только уйти из дому, как я всё извинял, всё объяснял и ждал, когда позвонит мне снизу швейцар. Относилась она ко мне, как к лакею, существу низшему. Можно гладить собаку и в то же время не замечать ее; мне приказывали, задавали вопросы, но не замечали моего присутствия. Хозяева считали неприличным говорить со мной больше, чем это принято; если б я, прислуживая за обедом, вмешался в разговор или засмеялся, то меня наверное сочли бы сумасшедшим и дали бы мне расчет. Но все же Зинаида Федоровна благоволила ко мне. Когда она посылала меня куда-нибудь или объясняла, как обращаться с новою лампой, или что-нибудь вроде, то лицо у нее было необыкновенно ясное, доброе и приветливое, и глаза смотрели мне прямо в лицо. При этом мне всякий раз казалось, что она с благодарностью вспоминает, как я носил ей письма на Знаменскую.
Когда она звонила, то Поля, считавшая меня ее фаворитом и ненавидевшая меня за это, говорила с язвительною усмешкой: — Иди, тебя твоя зовет. Зинаида Федоровна относилась ко мне как к существу низшему и не подозревала, что если кто и был в доме унижен, так это только она одна. Она не знала, что я, лакей, страдал за нее и раз двадцать на день спрашивал себя, что ожидает ее впереди и чем всё это кончится. Дела с каждым днем заметно становились хуже. После того вечера, когда говорили о службе, Орлов, не любивший слез, стал видимо бояться и избегать разговоров; когда Зинаида Федоровна начинала спорить или умолять, или собиралась заплакать, то он под благовидным предлогом уходил к себе в кабинет или вовсе из дому. Он всё реже и реже ночевал дома и еще реже обедал; по четвергам он уже сам просил своих приятелей, чтоб они увезли его куда-нибудь. Зинаида Федоровна по-прежнему мечтала о своей кухне, о новой квартире и путешествии за границу, но мечты оставались мечтами.
Обед приносили из ресторана, квартирного вопроса Орлов просил не поднимать впредь до возвращения из-за границы, а о путешествии говорил, что нельзя ехать раньше, чем у него отрастут длинные волосы, так как таскаться по отелям и служить идее нельзя без длинных волос. В довершение всего, к нам в отсутствие Орлова стал наведываться по вечерам Кукушкин. В поведении его не было ничего особенного, но я всё никак не мог забыть того разговора, когда он собирался отбить у Орлова Зинаиду Федоровну. Его поили чаем и красным вином, а он хихикал и, желая сказать приятное, уверял, что гражданский брак во всех отношениях выше церковного и что в сущности все порядочные люди должны прийти теперь к Зинаиде Федоровне и поклониться ей в ножки. VIII Рождественские святки прошли скучно, в смутных ожиданиях чего-то недоброго. Накануне Нового года за утренним кофе Орлов неожиданно объявил, что начальство посылает его с особыми полномочиями к сенатору, ревизующему какую-то губернию. От такой новости у Зинаиды Федоровны мгновенно покраснели глаза.
Влюбишься в кого-нибудь дорогой и потом мне расскажешь. Она при всяком удобном случае старалась дать понять Орлову, что она его нисколько не стесняет и что он может располагать собою, как хочет, и эта нехитрая, шитая белыми нитками политика никого не обманывала и только лишний раз напоминала Орлову, что он не свободен. Зинаида Федоровна собиралась проводить его на вокзал, но он отговорил ее, сказавши, что он уезжает не в Америку и не на пять лет, а только всего на пять дней, даже меньше. В восьмом часу происходило прощание. Он обнял ее одною рукой и поцеловал в лоб и в губы. Она жадно вглядывалась в его лицо, чтобы покрепче запечатлеть в памяти дорогие черты, потом грациозно обвила его шею руками и положила голову ему на грудь. Не забывай...
Телеграфируй почаще и подробнее. Орлов поцеловал ее еще раз и, не сказав ни слова, вышел в смущении. Когда уже за дверью щелкнул замок, он остановился на средине лестницы в раздумье и взглянул наверх. Мне казалось, что если бы сверху в это время донесся хоть один звук, то он вернулся бы. Но было тихо. Он поправил на себе шинель и стал нерешительно спускаться вниз. У подъезда давно уже ждали извозчики.
Орлов сел на одного, я с двумя чемоданами на другого. Был сильный мороз, и на перекрестках дымились костры. От быстрой езды холодный ветер щипал мне лицо и руки, захватывало дух, и я, закрыв глаза, думал: какая она великолепная женщина! Как она любит! Даже ненужные вещи собирают теперь по дворам и продают их с благотворительною целью, и битое стекло считается хорошим товаром, но такая драгоценность, такая редкость, как любовь изящной, молодой, неглупой и порядочной женщины, пропадает совершенно даром. Один старинный социолог смотрел на всякую дурную страсть как на силу, которую при уменье можно направить к добру, а у нас и благородная, красивая страсть зарождается и потом вымирает как бессилие, никуда не направленная, не понятая или опошленная. Почему это?
Извозчики неожиданно остановились. Я открыл глаза и увидел, что мы стоим на Сергиевской, около большого дома, где жил Пекарский. Орлов вышел из саней и скрылся в подъезде. Минут через пять в дверях показался лакей Пекарского, без шапки, и крикнул мне, сердясь на мороз: — Глухой, что ли? Отпусти извозчиков и ступай наверх. Ничего не понимая, я отправился во второй этаж. Я и раньше бывал в квартире Пекарского, то есть стоял в передней и смотрел в залу, и после сырой, мрачной улицы она всякий раз поражала меня блеском своих картинных рам, бронзы и дорогой мебели.
Теперь в этом блеске я увидел Грузина, Кукушкина и немного погодя Орлова. Если будут письма и телеграммы, то каждый день приноси их сюда. Дома, конечно, скажешь, что я уехал и велел кланяться. Ступай с богом. Когда я вернулся домой, Зинаида Федоровна лежала в гостиной на софе и ела грушу. Горела только одна свеча, вставленная в канделябру. Приказали кланяться.
Я пошел к себе в лакейскую и тоже лег. Делать было нечего и читать не хотелось. Я не удивлялся и не возмущался, а только напрягал мысль, чтобы понять, для чего понадобился этот обман. Ведь так только подростки обманывают своих любовниц. Неужели он, много читающий и рассуждающий человек, не мог придумать чего-нибудь поумнее? Признаюсь, я был неплохого мнения об его уме. Я думал, что если бы ему понадобилось обмануть своего министра или другого сильного человека, то он употребил бы на это много энергии и искусства, тут же, чтобы обмануть женщину, сгодилось очевидно то, что первое пришло в голову; удастся обман — хорошо, не удастся — беда не велика, можно будет солгать во второй раз так же просто и скоро, не ломая головы.
В полночь, когда в верхнем этаже над нами, встречая Новый год, задвигали стульями и прокричали ура, Зинаида Федоровна позвонила мне из комнаты, что рядом с кабинетом. Она, вялая от долгого лежанья, сидела за столом и писала что-то на клочке бумаги. Выйдя затем на улицу, я прочел на клочке: «С Новым годом, с новым счастьем. Скорей телеграфируй, скучаю ужасно. Прошла целая вечность. Жалею, что нельзя послать по телеграфу тысячу поцелуев и самое сердце. Будь весел, радость моя.
Я послал эту телеграмму и на другой день утром отдал расписку. IX Хуже всего, что Орлов необдуманно посвятил в тайну своего обмана также и Полю, приказав ей принести сорочки на Сергиевскую. После этого она со злорадством и с непостижимою для меня ненавистью смотрела на Зинаиду Федоровну и не переставала у себя в комнате и в передней фыркать от удовольствия. Она уже нюхом чуяла, что Зинаиде Федоровне осталось у нас не долго жить, и, чтобы не упустить времени, тащила всё, что попадалось на глаза, — флаконы, черепаховые шпильки, платки, ботинки. На другой день нового года Зинаида Федоровна позвала меня в свою комнату и сообщила мне вполголоса, что у нее пропало черное платье. И потом ходила по всем комнатам, бледная, с испуганным и негодующим лицом и разговаривала сама с собой: — Каково? Нет, каково?
Ведь это неслыханная дерзость! За обедом она хотела налить себе супу, но не могла, — дрожали руки. И губы у нее дрожали. Она беспомощно поглядывала на суп и пирожки, ожидая, когда уймется дрожь, и вдруг не выдержала и посмотрела на Полю. Вы уходите отсюда совсем... Сейчас же уходите! Они меня нанимали.
Как они прикажут, так и будет. Я тут хозяйка! Зинаида Федоровна бросила на стол салфетку и быстро, с жалким, страдальческим лицом, вышла из столовой. Поля, громко рыдая и что-то причитывая, тоже вышла. Суп и рябчик остыли. И почему-то теперь вся эта ресторанная роскошь, бывшая на столе, показалась мне скудною, воровскою, похожею на Полю. Самый жалкий и преступный вид имели два пирожка на тарелочке.
Посмотрим, кто из нас первая уйдет! Позвонила Зинаида Федоровна. Она сидела у себя в комнате, в углу, с таким выражением, как будто ее посадили в угол в наказание. Да не уходите из дому, — сказала она мне вслед, — мне страшно оставаться одной. Потом мне почти каждый час приходилось бегать вниз к швейцару и спрашивать, нет ли телеграммы. Что за жуткое время, должен признаться! Зинаида Федоровна, чтобы не видеть Поли, обедала и пила чай у себя в комнате, тут же и спала на коротком диване, похожем на букву Э, и сама убирала за собой постель.
В первые дни носил телеграммы я, но, не получая ответа, она перестала верить мне и сама ездила на телеграф. Глядя на нее, я тоже с нетерпением ждал телеграммы. Я надеялся, что он придумает какую-нибудь ложь, например, распорядится, чтобы ей послали телеграмму с какой-нибудь станции. Если он слишком заигрался в карты, думал я, или успел уже увлечься другою женщиной, то, конечно, напомнят ему о нас и Грузин, и Кукушкин. Но напрасно мы ожидали. Раз пять на день я входил к Зинаиде Федоровне с тем, чтобы рассказать ей всю правду, но она глядела, как коза, плечи у нее были опущены, губы шевелились, и я уходил назад, не сказав ни слова. Сострадание и жалость отнимали у меня все мужество.
Поля, как ни в чем не бывало, веселая и довольная, убирала кабинет барина, спальню, рылась в шкапах и стучала посудой, а проходя мимо двери Зинаиды Федоровны, напевала что-то и кашляла. Ей нравилось, что от нее прятались. Вечером она уходила куда-то, а часа в два или три звонилась, и я должен был отворять ей и выслушивать замечания насчет своего кашля. Тотчас же слышался другой звонок, я бежал к комнате, что рядом с кабинетом, и Зинаида Федоровна, просунув в дверь голову, спрашивала: «Кто это звонил? Когда наконец в субботу позвонили снизу и на лестнице послышался знакомый голос, она до такой степени обрадовалась, что зарыдала; она бросилась к нему навстречу, обняла его, целовала ему грудь и рукава, говорила что-то такое, чего нельзя было понять. Швейцар внес чемоданы, послышался веселый голос Поли. Точно кто на каникулы приехал!
Я измучилась, я едва пережила это время... О, боже мой! Мы с сенатором в первый же день поехали в Москву, я не получал твоих телеграмм, — сказал Орлов. Замаялся в вагоне. Видно было, что он не спал всю ночь: вероятно, играл в карты и много пил. Зинаида Федоровна уложила его в постель, и все мы потом до самого вечера ходили на цыпочках. Обед прошел вполне благополучно, но когда ушли в кабинет пить кофе, началось объяснение.
Зинаида Федоровна заговорила о чем-то быстро, вполголоса, она говорила по-французски, и речь ее журчала, как ручей, потом послышался громкий вздох Орлова и его голос. Отчего я никогда не замечаю ни горничных, ни дворников, ни лакеев? Милая моя, вы просто капризничаете и не хотите иметь характера... Я даже подозреваю, что вы беременны. Когда я предлагал вам уволить ее, вы потребовали, чтобы она осталась, а теперь хотите, чтобы я прогнал ее. А я в таких случаях тоже упрямый человек: на каприз я отвечаю тоже капризом. Вы хотите, чтобы она ушла, ну, а я вот хочу, чтобы она осталась.
Это единственный способ излечить вас от нервов. Отложим до завтра. Теперь расскажи мне о Москве... Что в Москве? X На другой день — это было 7 января, день Иоанна Крестителя — Орлов после завтрака надел черный фрак и орден, чтобы ехать к отцу поздравлять его с ангелом. Нужно было ехать к двум часам, а когда он кончил одеваться, была только половина второго. Как употребить эти полчаса?
Он ходил по гостиной и декламировал поздравительные стихи, которые читал когда-то в детстве отцу и матери. Тут же сидела Зинаида Федоровна, собравшаяся ехать к портнихе или в магазин, и слушала его с улыбкой. Не знаю, с чего у них начался разговор, но когда я принес Орлову перчатки, он стоял перед Зинаидою Федоровной и с капризным, умоляющим лицом говорил ей: — Ради бога, ради всего святого, не говорите вы о том, что уже известно всем и каждому! И что за несчастная способность у наших умных, мыслящих дам говорить с глубокомысленным видом и с азартом о том, что давно уже набило оскомину даже гимназистам.
Даже ненужные вещи собирают теперь по дворам и продают их с благотворительною целью, и битое стекло считается хорошим товаром, но такая драгоценность, такая редкость, как любовь изящной, молодой, неглупой и порядочной женщины, пропадает совершенно даром. Один старинный социолог смотрел на всякую дурную страсть как на силу, которую при уменье можно направить к добру, а у нас и благородная, красивая страсть зарождается и потом вымирает как бессилие, никуда не направленная, не понятая или опошленная.
Почему это? Извозчики неожиданно остановились. Я открыл глаза и увидел, что мы стоим на Сергиевской, около большого дома, где жил Пекарский. Орлов вышел из саней и скрылся в подъезде. Минут через пять в дверях показался лакей Пекарского, без шапки, и крикнул мне, сердясь на мороз: — Глухой, что ли? Отпусти извозчиков и ступай наверх.
Ничего не понимая, я отправился во второй этаж. Я и раньше бывал в квартире Пекарского, то есть стоял в передней и смотрел в залу, и после сырой, мрачной улицы она всякий раз поражала меня блеском своих картинных рам, бронзы и дорогой мебели. Теперь в этом блеске я увидел Грузина, Кукушкина и немного погодя Орлова. Если будут письма и телеграммы, то каждый день приноси их сюда. Дома, конечно, скажешь, что я уехал и велел кланяться. Ступай с богом.
Когда я вернулся домой, Зинаида Федоровна лежала в гостиной на софе и ела грушу. Горела только одна свеча, вставленная в канделябру. Приказали кланяться. Я пошел к себе в лакейскую и тоже лег. Делать было нечего и читать не хотелось. Я не удивлялся и не возмущался, а только напрягал мысль, чтобы понять, для чего понадобился этот обман.
Ведь так только подростки обманывают своих любовниц. Неужели он, много читающий и рассуждающий человек, не мог придумать чего-нибудь поумнее? Признаюсь, я был неплохого мнения об его уме. Я думал, что если бы ему понадобилось обмануть своего министра или другого сильного человека, то он употребил бы на это много энергии и искусства, тут же, чтобы обмануть женщину, сгодилось очевидно то, что первое пришло в голову; удастся обман — хорошо, не удастся — беда не велика, можно будет солгать во второй раз так же просто и скоро, не ломая головы. В полночь, когда в верхнем этаже над нами, встречая Новый год, задвигали стульями и прокричали ура, Зинаида Федоровна позвонила мне из комнаты, что рядом с кабинетом. Она, вялая от долгого лежанья, сидела за столом и писала что-то на клочке бумаги.
Выйдя затем на улицу, я прочел на клочке: «С Новым годом, с новым счастьем. Скорей телеграфируй, скучаю ужасно. Прошла целая вечность. Жалею, что нельзя послать по телеграфу тысячу поцелуев и самое сердце. Будь весел, радость моя. Я послал эту телеграмму и на другой день утром отдал расписку.
После этого она со злорадством и с непостижимою для меня ненавистью смотрела на Зинаиду Федоровну и не переставала у себя в комнате и в передней фыркать от удовольствия. Она уже нюхом чуяла, что Зинаиде Федоровне осталось у нас не долго жить, и, чтобы не упустить времени, тащила всё, что попадалось на глаза, — флаконы, черепаховые шпильки, платки, ботинки. На другой день нового года Зинаида Федоровна позвала меня в свою комнату и сообщила мне вполголоса, что у нее пропало черное платье. И потом ходила по всем комнатам, бледная, с испуганным и негодующим лицом и разговаривала сама с собой: — Каково? Нет, каково? Ведь это неслыханная дерзость!
За обедом она хотела налить себе супу, но не могла, — дрожали руки. И губы у нее дрожали. Она беспомощно поглядывала на суп и пирожки, ожидая, когда уймется дрожь, и вдруг не выдержала и посмотрела на Полю. Вы уходите отсюда совсем... Сейчас же уходите! Они меня нанимали.
Как они прикажут, так и будет. Я тут хозяйка! Зинаида Федоровна бросила на стол салфетку и 175 быстро, с жалким, страдальческим лицом, вышла из столовой. Поля, громко рыдая и что-то причитывая, тоже вышла. Суп и рябчик остыли. И почему-то теперь вся эта ресторанная роскошь, бывшая на столе, показалась мне скудною, воровскою, похожею на Полю.
Самый жалкий и преступный вид имели два пирожка на тарелочке. Посмотрим, кто из нас первая уйдет! Позвонила Зинаида Федоровна. Она сидела у себя в комнате, в углу, с таким выражением, как будто ее посадили в угол в наказание. Да не уходите из дому, — сказала она мне вслед, — мне страшно оставаться одной. Потом мне почти каждый час приходилось бегать вниз к швейцару и спрашивать, нет ли телеграммы.
Что за жуткое время, должен признаться! Зинаида Федоровна, чтобы не видеть Поли, обедала и пила чай у себя в комнате, тут же и спала на коротком диване, похожем на букву Э, и сама убирала за собой постель. В первые дни носил телеграммы я, но, не получая ответа, она перестала верить мне и сама ездила на телеграф. Глядя на нее, я тоже с нетерпением ждал телеграммы. Я надеялся, что он придумает какую-нибудь ложь, например, распорядится, чтобы ей послали телеграмму с какой-нибудь станции. Если он слишком заигрался в карты, думал я, или успел уже увлечься другою женщиной, то, конечно, напомнят ему о нас и Грузин, и Кукушкин.
Но напрасно мы ожидали. Раз пять на день я входил к Зинаиде Федоровне с тем, чтобы рассказать ей всю правду, но она глядела, как коза, плечи у нее были опущены, губы шевелились, и я уходил назад, не сказав ни слова. Сострадание и жалость отнимали у меня все мужество. Поля, как ни в чем не бывало, веселая и довольная, убирала кабинет барина, 176 спальню, рылась в шкапах и стучала посудой, а проходя мимо двери Зинаиды Федоровны, напевала что-то и кашляла. Ей нравилось, что от нее прятались. Вечером она уходила куда-то, а часа в два или три звонилась, и я должен был отворять ей и выслушивать замечания насчет своего кашля.
Тотчас же слышался другой звонок, я бежал к комнате, что рядом с кабинетом, и Зинаида Федоровна, просунув в дверь голову, спрашивала: «Кто это звонил? Когда наконец в субботу позвонили снизу и на лестнице послышался знакомый голос, она до такой степени обрадовалась, что зарыдала; она бросилась к нему навстречу, обняла его, целовала ему грудь и рукава, говорила что-то такое, чего нельзя было понять. Швейцар внес чемоданы, послышался веселый голос Поли. Точно кто на каникулы приехал! Я измучилась, я едва пережила это время... О, боже мой!
Мы с сенатором в первый же день поехали в Москву, я не получал твоих телеграмм, — сказал Орлов. Замаялся в вагоне. Видно было, что он не спал всю ночь: вероятно, играл в карты и много пил. Зинаида Федоровна уложила его в постель, и все мы потом до самого вечера ходили на цыпочках. Обед прошел вполне благополучно, но когда ушли в кабинет пить кофе, началось объяснение. Зинаида Федоровна заговорила о чем-то быстро, вполголоса, она говорила по-французски, и речь ее журчала, как ручей, потом послышался громкий вздох Орлова и его голос.
Отчего я никогда не замечаю ни горничных, ни дворников, ни лакеев? Милая моя, вы просто 177 капризничаете и не хотите иметь характера... Я даже подозреваю, что вы беременны. Когда я предлагал вам уволить ее, вы потребовали, чтобы она осталась, а теперь хотите, чтобы я прогнал ее. А я в таких случаях тоже упрямый человек: на каприз я отвечаю тоже капризом. Вы хотите, чтобы она ушла, ну, а я вот хочу, чтобы она осталась.
Это единственный способ излечить вас от нервов. Отложим до завтра. Теперь расскажи мне о Москве... Что в Москве? X На другой день — это было 7 января, день Иоанна Крестителя — Орлов после завтрака надел черный фрак и орден, чтобы ехать к отцу поздравлять его с ангелом. Нужно было ехать к двум часам, а когда он кончил одеваться, была только половина второго.
Как употребить эти полчаса? Он ходил по гостиной и декламировал поздравительные стихи, которые читал когда-то в детстве отцу и матери. Тут же сидела Зинаида Федоровна, собравшаяся ехать к портнихе или в магазин, и слушала его с улыбкой. Не знаю, с чего у них начался разговор, но когда я принес Орлову перчатки, он стоял перед Зинаидою Федоровной и с капризным, умоляющим лицом говорил ей: — Ради бога, ради всего святого, не говорите вы о том, что уже известно всем и каждому! И что за несчастная способность у наших умных, мыслящих дам говорить с глубокомысленным видом и с азартом о том, что давно уже набило оскомину даже гимназистам. Ах, если бы вы исключили из нашей супружеской программы все эти серьезные вопросы!
Как бы одолжили! Поймите же вы, наконец. Высший 178 свет бранят всегда, чтобы противупоставить его тому свету, где живут купцы, попы, мещане и мужики, разные там Сидоры и Никиты. Оба света мне противны, но если бы мне предложили выбирать по совести между тем и другим, то я, не задумываясь, выбрал бы высший, и это не было бы ложью и кривляньем, так как все мои вкусы на его стороне. Наш свет и пошл, и пуст, но зато мы с вами хоть порядочно говорим по-французски, кое-что почитываем и не толкаем друг друга под микитки, даже когда сильно ссоримся, а у Сидоров, Никит и у их степенств — потрафляем, таперича, чтоб тебе повылазило, и полная разнузданность кабацких нравов и идолопоклонство. Это рекомендует с дурной стороны не меня только, но и их также.
Они кормят меня и ломают передо мною шапку, значит, у них не хватает ума и честности поступать иначе. Я никого не браню и не хвалю, а только хочу сказать: высший свет и низший — оба лучше. Сердцем и умом я против обоих, но вкусы мои на стороне первого. Ну-с, что же касается теперь ненормальностей брака, — продолжал Орлов, взглянув на часы, — то пора вам понять, что никаких ненормальностей нет, а есть пока только неопределенные требования к браку. Что вы хотите от брака? В законном и незаконном сожительстве, во всех союзах и сожительствах, хороших и дурных, — одна и та же сущность.
Вы, дамы, живете только для одной этой сущности, она для вас всё, без нее ваше существование не имело бы для вас смысла. Вам ничего не нужно, кроме сущности, вы и берете ее, но с тех пор, как вы начитались повестей, вам стало стыдно брать, и вы мечетесь из стороны в сторону, меняете, очертя голову, мужчин и, чтобы оправдать эту сумятицу, заговорили о ненормальностях брака. Раз вы не можете и не хотите устранить сущности, самого главного вашего врага, вашего сатану, раз вы продолжаете рабски служить ему, то какие тут могут быть серьезные разговоры? Всё, что вы ни скажете мне, будет вздор и кривлянье. Не поверю я вам. Я пошел узнать у швейцара, есть ли извозчик, и когда вернулся, то застал уже ссору.
Как выражаются моряки, ветер крепчал. Я чиста перед богом и людьми, и мне не в чем раскаиваться. Я ушла от мужа к вам и горжусь этим. Горжусь, клянусь вам моею честью! Он возвышает меня и вас над тысячами людей, которые хотели бы поступить так же, как я, но не решаются из малодушия или мелких расчетов. Но вы не порядочны.
Вы боитесь свободы и насмехаетесь над честным порывом из страха, чтобы какой-нибудь невежда не заподозрил, что вы честный человек. Вы боитесь показывать меня своим знакомым, для вас нет выше наказания, как ехать вместе со мною по улице... Разве это не правда? Почему вы до сих пор не представили меня вашему отцу и вашей кузине? Нет, мне это надоело, наконец! Извольте представить меня вашему отцу!
Он принимает ежедневно по утрам от десяти до половины одиннадцатого. О, как вы низки! Вся суть в том, что вы ошиблись и не хотите в этом сознаться вслух. Вы воображали, что я герой и что у меня какие-то необычайные идеи и идеалы, а на поверку-то вышло, что я самый заурядный чиновник, картежник и не имею пристрастия ни к каким идеям. Я достойный отпрыск того самого гнилого света, из которого вы бежали, возмущенная его пустотой и пошлостью. Сознайтесь же и будьте справедливы: негодуйте не на меня, а на себя, так как ошиблись вы, а не я.
До главного договорились, слава богу. Теперь слушайте дальше, если угодно. Остается, стало быть, одно... Поймите мои страдания... Орлов, испугавшийся слез, быстро пошел в кабинет и, не знаю зачем, — желал ли он причинить ей лишнюю боль, или вспомнил, что это практикуется в подобных случаях, — запер за собою дверь на ключ. Она вскрикнула и побежала за ним вдогонку, шурша платьем.
Так знайте же, я ненавижу, презираю вас! Между нами всё уже кончено! Послышался истерический плач, с хохотом. В гостиной что-то небольшое упало со стола и разбилось. Орлов пробрался из кабинета в переднюю через другую дверь и, трусливо оглядываясь, быстро надел шинель и цилиндр и вышел. Прошло полчаса, потом час, а она всё плакала.
Я вспомнил, что у нее нет ни отца, ни матери, ни родных, что здесь она живет между человеком, который ее ненавидит, и Полей, которая ее обкрадывает, — и какою безотрадною представилась мне ее жизнь! Я, сам не знаю зачем, пошел к ней в гостиную. Она, слабая, беспомощная, с прекрасными волосами, казавшаяся мне образцом нежности и изящества, мучилась как больная; она лежала на кушетке, пряча лицо, и вздрагивала всем телом. Я вышел. А вечером она писала письмо за письмом и посылала меня то к Пекарскому, то к Кукушкину, то к Грузину и, наконец, куда мне угодно, лишь бы только я поскорее нашел Орлова и отдал ему письмо. Когда 181 я всякий раз возвращался обратно с письмом, она бранила меня, умоляла, совала мне в руку деньги — точно в горячке.
И ночью она не спала, а сидела в гостиной и разговаривала сама с собой. На другой день Орлов вернулся к обеду, и они помирились. В первый четверг после этого Орлов жаловался своим приятелям на невыносимо тяжелую жизнь; он много курил и говорил с раздражением: — Это не жизнь, а инквизиция. Слезы, вопли, умные разговоры, просьбы о прощении, опять слезы и вопли, а в итоге — у меня нет теперь собственной квартиры, я замучился и ее замучил. Неужели придется жить так еще месяц или два? А ведь это возможно!
Можно смело говорить какую угодно правду человеку самостоятельному, рассуждающему, а ведь тут имеешь дело с существом, у которого ни воли, ни характера, ни логики. Я не выношу слез, они меня обезоруживают. Когда она плачет, то я готов клясться в вечной любви и сам плакать. Пекарский не понял, почесал в раздумье свой широкий лоб и сказал: — Право, нанял бы ты ей отдельную квартиру. Ведь это так просто! Да что говорить?
Вот уж воистину без вины виноват! Не назывался груздем, а полезай в кузов. Всю свою жизнь открещивался от роли героя, всегда терпеть не мог тургеневские романы и вдруг, словно на смех, попал в самые настоящие герои. Уверяю честным словом, что я вовсе не герой, привожу тому неопровержимые доказательства, но мне не верят. Почему не верят? Должно быть, в самом деле у меня в физиономии есть что-нибудь геройское.
Через неделю после этого разговора Орлов объявил, что его опять командируют к сенатору, и в тот же день вечером уехал со своими чемоданами к Пекарскому. Сначала я подумал, что это один из ростовщиков, кредиторов Грузина, которые иногда хаживали к Орлову за мелкими получками, но когда он вошел в переднюю и распахнул шубу, я увидал густые брови и характерно сжатые губы, которые я так хорошо изучил по фотографиям, и два ряда звезд на форменном фраке. Я узнал его: это был отец Орлова, известный государственный человек. Я ответил ему, что Георгия Иваныча нет дома. Старик крепко сжал губы и в раздумье поглядел в сторону, показывая мне свой сухой, беззубый профиль. Он оставил в передней калоши и, не снимая своей длинной, тяжелой шубы, пошел в кабинет.
Тут он сел в кресло перед письменным столом и, прежде чем взяться за перо, минуты три думал о чем-то, заслонив глаза рукою, как от солнца, — точь в точь, как это делал его сын, когда бывал не в духе. Лицо у него было грустное, задумчивое, с выражением той покорности, какую мне приходилось видеть на лицах только у людей старых и религиозных. Я стоял позади, глядел на его лысину и на ямку в затылке, и для меня было ясно как день, что этот слабый, больной старик теперь в моих руках. Ведь во всей квартире, кроме меня и моего врага, не было ни души. Стоило бы мне только употребить немножко физической силы, потом сорвать часы, чтобы замаскировать цели, и уйти черным ходом, и я получил бы неизмеримо больше, чем мог рассчитывать, когда поступал в лакеи. Я думал: едва ли когда представится мне более счастливый случай.
Но вместо того, чтобы действовать, я совершенно равнодушно посматривал то на лысину, то на мех и покойно размышлял об отношениях этого человека к своему единственному сыну и о том, что людям, избалованным богатством и властью, вероятно, не хочется умирать... Он кончил писать и встал. У меня еще оставалось время. Я торопил себя и сжимал кулаки, стараясь выдавить из своей души хотя каплю прежней ненависти; я вспоминал, каким страстным, упрямым и неутомимым врагом я был еще так недавно... Но трудно зажечь спичку о рыхлый камень. Старое, грустное лицо и холодный блеск звезд вызывали во мне только мелкие, дешевые и ненужные мысли о бренности всего земного, о скорой смерти...
Нельзя уже было сомневаться: во мне произошла перемена, я стал другим. Чтобы проверить себя, я начал вспоминать, но тотчас же мне стало жутко, как будто я нечаянно заглянул в темный, сырой угол. Вспомнил я своих товарищей и знакомых, и первая мысль моя была о том, как я теперь покраснею и растеряюсь, когда встречу кого-нибудь из них. Кто же я теперь такой? О чем мне думать и что делать? Куда идти?
Для чего я живу? Ничего я не понимал и ясно сознавал только одно: надо поскорее укладывать свой багаж и уходить. До посещения старика мое лакейство имело еще смысл, теперь же оно было смешно. Слезы капали у меня в раскрытый чемодан, было нестерпимо грустно, но как хотелось жить! Я готов был обнять и вместить в свою короткую жизнь все, доступное человеку. Мне хотелось и говорить, и читать, и стучать молотом где-нибудь в большом заводе, и стоять на вахте, и пахать.
Меня тянуло и на Невский, и в поле, и в море — всюду, куда хватало мое воображение. Когда вернулась Зинаида Федоровна, я бросился отворять ей и с особенною нежностью снял с нее шубу. В последний раз! Кроме старика, в этот день приходило к нам еще двое. Вечером, когда совсем уже стемнело, неожиданно пришел Грузин, чтобы взять для Орлова какие-то бумаги. Он открыл стол, достал нужные бумаги и, свернув их в трубку, приказал мне положить в передней около его шапки, а сам пошел к Зинаиде Федоровне.
Она лежала в гостиной на софе, подложив руки под голову. Прошло уже пять или шесть дней, как Орлов уехал на ревизию, и никому не было известно, когда 184 он вернется, но она уже не посылала телеграмм и не ожидала их. Поли, которая все еще жила у нас, она как будто не замечала. Ей уже, как Орлову, из упрямства хотелось быть несчастной; она назло себе и всему на свете по целым дням лежала неподвижно на софе, желая себе только одного дурного и ожидая только дурное. Вероятно, она воображала себе возвращение Орлова и неизбежные ссоры с ним, потом его охлаждение, измены, потом как они разойдутся, и эти мучительные мысли доставляли ей, быть может, удовольствие. Но что бы она сказала, если бы вдруг узнала настоящую правду?
А Жоржинька-то уехал, — солгал он. Он со вздохом сел и нежно погладил ее по руке. Сегодня у Биршовых день рождения их Кати. Славная девочка! Я подал ему стакан чаю и графинчик с коньяком. Он медленно, с видимою неохотой выпил чай и, возвращая мне стакан, спросил робко: — А нет ли у вас, дружок, чего-нибудь...
Я еще не обедал. У нас ничего не было. Я сходил в ресторан и принес ему обыкновенный рублевый обед. Бедняжка, у нее золотушка! Ах, дети, дети! Жоржиньке непонятно это чувство.
Он еще выпил. Тощий, бледный, с салфеткой на груди, точно в передничке, он с жадностью ел и, поднимая брови, виновато поглядывал то на Зинаиду Федоровну, то на меня, как мальчик. Казалось, что если бы я не дал ему рябчика или желе, то он заплакал бы. Утолив голод, он повеселел и стал со смехом рассказывать что-то о семье Биршовых, но, заметив, что это скучно и что Зинаида Федоровна не смеется, замолчал. И как-то вдруг стало скучно. После обеда оба сидели 185 в гостиной при свете одной только лампы и молчали: ему тяжело было лгать, а она хотела спросить его о чем-то, но не решалась.
Так прошло с полчаса. Грузин поглядел на часы. Нам поговорить надо. Опять помолчали. Он сел за рояль, тронул один клавиш, потом заиграл и тихо запел: «Что день грядущий мне готовит? Давно бросил.
Глядя на потолок, как бы припоминая, он с чудесным выражением сыграл две пьесы Чайковского, так тепло, так умно! Лицо у него было такое, как всегда — не умное и не глупое, и мне казалось просто чудом, что человек, которого я привык видеть среди самой низменной, нечистой обстановки, был способен на такой высокий и недосягаемый для меня подъем чувства, на такую чистоту. Зинаида Федоровна раскраснелась и в волнении стала ходить по гостиной. Сначала робко и подбирая, затем с уверенностью он заиграл «Лебединую песню» Сен-Санса. Сыграл и повторил. Взволнованная Зинаида Федоровна остановилась около него и спросила: — Кум, скажите мне искренно, по-дружески: что вы обо мне думаете?
Если же вы хотите, чтоб я говорил вообще по интересующему вас вопросу, — продолжал он, вытирая себе рукав около локтя и хмурясь, — то, милая, знаете ли... Свободно следовать влечениям своего сердца — это не всегда дает хорошим людям счастье. Чтобы чувствовать себя свободным и в то же время счастливым, мне кажется, надо не скрывать от себя, что жизнь 186 жестока, груба и беспощадна в своем консерватизме, и надо отвечать ей тем, чего она стоит, то есть быть так же, как она, грубым и беспощадным в своих стремлениях к свободе. Я так думаю. Я так утомилась, что не пошевельну пальцем для своего спасения. Это он сказал шутя, но после его слов у Зинаиды Федоровны, а потом и у него самого на глазах заблестели слезы.
Прощайте, кумушка милая. Дай бог вам здоровья. Он поцеловал ей обе руки и, нежно погладив их, сказал, что непременно побывает еще на днях.
Байбородин и В. Дворцов приняли участие в работе выставки-форума «Радость Слова» в Улан-Удэ В Храме Христа Спасителя пройдет церемония вручения Патриаршей литературной премии В Москве состоялась пресс-конференция, посвященная Патриаршей литературной премии Состоялось заседание Палаты попечителей Патриаршей литературной премии О проекте Патриаршая литературная премия имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия — ежегодная российская литературная премия, учреждённая решением Священного Синода Русской Православной Церкви по инициативе Святейшего Патриарха Кирилла 25 декабря 2009 года. Премия вручается с 2011 года и не имеет аналогов в истории Русской Православной Церкви и других поместных церквей.
Рассказ неизвестного человека (Чехов А. П.)
это было 7 января, день Иоанна. Крестителя - Орлов после завтрака надел черный фрак и орден, чтобы ехать к отцу поздравлять его с ангелом. Нужно было ехать к двум часам, а когда он кончил одеваться, была только половина второго. В конце января православные верующие отмечают Собор святого пророка и Предтечи Крестителя Господня Иоанна. Крестителя — Орлов после завтрака надел черный фрак и орден, чтобы ехать к отцу поздравлять его с ангелом. Нужно было ехать к двум часам, а когда он кончил одеваться, была только половина второго. Народный праздник со старинными приметами 20 января 2023 года назван в честь почитаемого в этот день Иоанна Крестителя – Предтечи.