значит, качественный, но некрасивый. Поэтому логично, что они пытаются быть немецкими". ОБОЗНАЧЬ (направление) — буква Ь обозначает мягкость предшествующего согласного. Von O Bis O, Что Же Это Значит?Немецкий Для Автомобилистов, Немецкий С Инной.
Обозначь немецкий очарование цыпленок
1) ОБОЗНАЧЬ (направление) – буква Ь обозначает мягкость предшествующего согласного. 2) НЕМЕЦКИЙ (станок) – в относительном имени прилагательном, образованном от существительного с основой на -Ц, пишется суффикс -К. западногерманский драматический фильм 1950 года режиссера Ойгена Йорка с Анжеликой Хауфф, Вальтером Рихтером и Бертой Древс в главных ролях.[1] Фильм был показан на Венецианском кинофестивале 1950 года. значит, качественный, но некрасивый. Поэтому логично, что они пытаются быть немецкими". Главная» Новости» В Германии призвали Украину к переговорам с Россией. Происшествия - 10 октября 2023 - Новости Санкт-Петербурга - Немецкий политик Шойбле призвал граждан перестать ныть и подготовить свечи и свитеры.
Вагенкнехт призналась, что ей стыдно за Бербок
В частности, в вопросе Белоруссии необходимо работать с белорусским гражданским обществом, призвал министр. То есть, если затем наконец-то сможет настать демократия, что можно будет рассматривать в качестве возможностей для будущего сотрудничества с Европейским союзом", - сказал министр журналистам.
В качестве компенсации мужчине полагается поцелуй. Хотя охота за галстуками ведётся и во многих офисах. По традиции в этот день «дураки» пытались вымазать лица людей сажей. Мужчинам даётся шанс отыграться за понесённый в «бабий четверг» ущерб: вооружившись губной помадой или цветным лаком для волос, они могут реализовать своё представление о женской красоте хоть друг на друге. Мечтаете переехать в Австрию или Германию, но не знаете, с чего начать? А может, вам необходимо подтянуть язык для поступления в немецкий вуз?
Пробовали заниматься самостоятельно, но так и застряли на базовых темах? В Deutsch Online вы можете записаться на групповые курсы немецкого языка с сертифицированными преподавателями. Занятия проводятся на платформе в личном кабинете: уроки, весь материал для подготовки, тесты и задания в одном месте. Запишитесь прямо сейчас, количество мест ограничено! Выбрать курс И вот наступает главный день карнавала — Rosenmontag 12 февраля в 2024 году. Это название часто переводится как «розовый понедельник», но на самом деле этот день не имеет никакого отношения ни к розам, ни к розовому цвету. Скорее всего, это название происходит от глагола rasen веселиться, быть счастливым.
Поэтому правильнее называть этот день «весёлым». Главным мероприятием праздника считается карнавальное шествие. Автомобильное движение некоторых улиц перекрывают, и по улицам едут и идут толпы ряженых: клоуны, принцессы, короли, бароны, все они в сопровождении музыкантов из различных оркестров. Все поют, кричат приветствия, бросают в толпу зрителей конфетти, конфеты, раздают стаканчики с пивом и вином.
Стигу Дагерману, знаковому автору шведской литературы, было 23 года, когда газета Expressen отправила его в командировку в страну, которая, совершив величайшее преступление в истории человечества, привела собственный народ к невиданному прозябанию — материальному, социальному, духовному, — причем без надежды на чье бы то ни было сочувствие. Писатель был женат на немке и поехал в Германию под предлогом посещения родственников, то есть его поездка не была представлена как командировка, на которую надо было бы получать разрешение у стран-победительниц, контролировавших все передвижения аккредитованных журналистов. К тому же Стиг Дагерман свободно владел немецким языком, что давало ему возможность максимально доверительно разговаривать с обычными людьми.
Доверительность принесла плоды. Да, некоторые знают, что все началось с Ковентри, но они-то в этом не участвовали, их там не было. Они были в Гамбурге, они были в Берлине, в Ганновере и в Эссене, и там в течение трех лет испытывали смертельный ужас. Отсутствие чувства вины у этих людей крайне печально и непонятно сторонним людям, но надо помнить о том, что собственные страдания всегда делают нас глухими к страданиям других людей», — написал Дагерман. Эта мысль — главная в его книге. И увиденные им страдания простых немцев действительно производят тяжелое впечатление, тем более что он написал о них не как журналист, а с художественной силой, которую дает литература. В Берлине — «ампутированные церковные башни и купола, бесконечные ряды разрушенных правительственных дворцов, чьи обезглавленные прусские колоннады лежат на тротуарах, уткнувшись в асфальт греческими профилями».
За городской чертой «война пощадила леса, аккуратно пробираясь между деревьями и минуя деревеньки, жителям которых бомбежки крупных городов по ночам казались багряным северным сиянием и чем-то похожим на отдаленное землетрясение, когда в домах хлопают двери и окна. Да, в некоторые дома случайно попадали снаряды, и именно там сконцентрирована трагедия деревень. В деревушке на Везере таким домом оказался дом зубного врача — весенним утром во время приема в дом попал снаряд, погибли сам доктор, медсестра и все тридцать пациентов. В это время по саду взад-вперед расхаживал мужчина и ждал, пока его дочери удалят зуб, а в приемной сидели его жена и мать, которые пошли с девочкой к врачу, чтобы той было не так страшно. Мужчина чудом выжил, но потерял всю семью, и вот уже пару лет он бродит по деревне, словно ходячий памятник Второй мировой войне». По единственной улице этой деревни «поражение текло целых два дня: сначала оборванные, грязные солдаты вермахта на велосипедах или пешком, потом мальчишки из фольксштурма, всхлипывающие и спотыкающиеся по колено в грязи разгрома. Из победителей лучше всего помнят роскошных шотландцев, около дюжины которых похоронены на берегу Везера под белыми крестами, расцветающими, словно подснежники, в осенней мгле».
Ей не позавидуешь. Разбогатеть на этом невозможно, да и наесться досыта тоже». Впрочем, некоторые из них находят для себя способ не замечать всего этого. Конечно, можно сказать, что барокко — крайне несовременный способ жить в Руре, где уже начинаются голодные бунты. О какой современности можно говорить в мастерской писателя, где время начинает существовать только тогда, когда уже слишком поздно? Не всем жителям Рурской области удается скрыться в эпохе барокко — особенно если они живут в затопленных подвалах.
Мошковская Ирина одна из лучших фотографов пейзажей. В 2022 году опубликовала свои работы в 35 европейских журналах, 4 из них — обложки LeDesir, Edith женские портреты и детский журнал Swanky Kids. Александра Грекова — мастер художественной фотографии.
АННА - ВЫ ОЧАРОВАНИЕ
| Стиг Дагерман. Немецкая осень - рецензии и отзывы читать онлайн | Подвергать сомнению территориальную целостность и суверенитет как Армении, так и Азербайджана, нельзя, заявила глава МИД Германии Анналена Бербок21 сентября в рамках своего выступления на заседании Совета Безопасности ООН по ситуации в Нагорном Карабахе. |
| Кошмар и ужас немецкой осени: впервые на русском языке вышла книга Стига Дагермана | Главная» Новости» В Германии призвали Украину к переговорам с Россией. |
Обозначь немецкий очарование цыпленок
Очарование немецкого прошлого и ненастоящее море» на канале «Кулинарные Загадки» в хорошем качестве, опубликованное 13 июля 2023 г. 10:20 длительностью 00:25:14 на видеохостинге RUTUBE. Уникальной истории последнего посвящена документальная лента, созданная немецкими кинематографистами Юлианой и Эберхардом Гайк. Очарование: немецкий онлайн-переводчик, значение, синонимы, антонимы, примеры предложений. Так в нацистской Германии обозначали жителей Советского Союза. Сам телеканал после разразившегося скандала все-таки извинился.
Очарование нового «сильного лидера»
Для широкого круга лиц, изучающих немецкий язык и интересующихся немецкой культурой. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги. Brennendes Geheimnis» где угодно даже без интернета.
Зимний пунш На Новый год принято пить пряный рождественский пунш — feuerzangenbowle. Слово образовано от двух основ: feuerzange — «каминные щипцы» и bowle — «прохладительный напиток из вина и фруктов». Его готовят в чаше, подвешенной над небольшой горелкой. Сперва в сухое красное вино добавляют корицу, гвоздику, анис и апельсиновую цедру. Получается глинтвейн. Затем сверху чаши устанавливают металлическую решётку, сделанную по принципу каминных щипцов. На решётку кладут кусок сахара, пропитывают его ромом и поджигают.
Сахар медленно карамелизируется и капает в глинтвейн. Готовый напиток наливают в кружки и пьют всей семьёй. Праздник трёх королей Когда празднуют: 6 января. Праздник трёх королей по-другому называют Богоявлением. Три короля — это три волхва или три царя, которых звали Каспар, Мельхиор и Балтазар. Увидев вифлеемскую звезду, они пришли к младенцу Иисусу. Но сначала заглянули к Ироду и задали легендарный вопрос: «Где новорождённый царь иудейский? Они означают «Christus Mansionem Benedicat» «Христос благословляет дом». Официально этот праздник отмечают только в трёх землях: в Баварии, Баден-Вюртемберге и Саксонии-Анхальт.
Весьма символично. Пасха Когда празднуют: март—апрель. Пасха — один из главных немецких праздников. Немцы обильно украшают свои дома, дворы, магазины и торговые центры жёлтыми нарциссами, крокусами и глиняными кроликами. Пасха — семейный праздник, поэтому он важен для жителей Германии, почитающих домашний очаг и традиции. Празднование начинается в Страстную пятницу и заканчивается в пасхальный понедельник. Пасхальный кролик Впервые о пасхальном кролике упомянул немецкий учёный Георг Франк фон Франкенау в 1682 году. По легенде, кролик прятал пасхальные яйца в саду, чтобы дети могли найти их. Обычай практиковался в центральных и юго-западных землях Германии, а позже распространился и на другие регионы и даже соседние страны.
Кролики и яйца — языческие символы плодородия, рождения и новых дел. В ночь перед пасхальным воскресеньем немцы жгут костры. Огонь знаменует окончание зимы и приход весны.
Ведь нас влекло к ним не потому, что мы сознавали красоту этих пейзажей и разлитое в них особое настроение, — нет, мы просто чувствовали, что мы одно целое со всеми вещами и событиями, составляющими фон нашего бытия, испытывали чувство братской близости к ним, чувство, которое выделяло нас как одно поколение, так что мир наших родителей всегда казался нам немного непонятным. Мы так нежно и самозабвенно любили все окружающее, и каждая мелочь была для нас ступенькой, ведущей в бесконечность.
Быть может, то была привилегия молодости, — нам казалось, что в мире нет никаких перегородок, мы не допускали мысли о том, что все имеет свой конец; мы предчувствовали кровь, и это предчувствие делало каждого из нас одной из струек в потоке жизни. Сегодня мы бродили бы по родным местам как заезжие туристы. Над нами тяготеет проклятие — культ фактов. Мы различаем вещи, как торгаши, и понимаем необходимость, как мясники. Мы перестали быть беспечными, мы стали ужасающе равнодушными.
Допустим, что мы останемся в живых; но будем ли мы жить? Мы беспомощны, как покинутые дети, и многоопытны, как старики, мы стали черствыми, и жалкими, и поверхностными, — мне кажется, что нам уже не возродиться. У меня мерзнут руки, а по коже пробегает озноб, хотя ночь теплая. Холодок чувствуется только от тумана, этого жуткого тумана, который обволакивает лежащих перед нашими окопами мертвецов и высасывает из них последние, притаившиеся где-то внутри остатки жизни. Завтра они станут бледными и зелеными, а их кровь застынет и почернеет.
Осветительные ракеты все еще взлетают в небо и бросают свой беспощадный свет на окаменевший пейзаж — облитые холодным сиянием кратеры, как на луне. В мои мысли закрадываются страх и беспокойство, их занесла туда бегущая под кожей кровь. Мысли слабеют и дрожат, им хочется тепла и жизни. Им не выдержать без утешения и обмана, они путаются при виде неприкрытого лика отчаяния. Я слышу побрякивание котелков и сразу же ощущаю острую потребность съесть чего-нибудь горячего, — от этого мне станет лучше, это успокоит меня.
Я с трудом заставляю себя дождаться смены. Затем я иду в блиндаж, где мне оставлена миска с перловой кашей. Каша вкусная, с салом, я ем ее не торопясь. Но я ни с кем не говорю, хотя все повеселели, потому что огонь смолк. Проходит день за днем, и каждый час кажется чем-то непостижимым и в то же время обыденным.
Атаки чередуются с контратаками, и на изрытом воронками поле между двумя линиями окопов постепенно скапливается все больше убитых. Раненых, которые лежат неподалеку, нам обычно удается вынести. Однако некоторым приходится лежать долго, и мы слышим, как они умирают. Одного из них мы тщетно разыскиваем целых двое суток. По всей вероятности, он лежит на животе и не может перевернуться.
Ничем другим нельзя объяснить, почему мы никак не можем найти его, — ведь если не удается установить, откуда слышится крик, то это может быть только оттого, что раненый кричит, прижавшись ртом к самой земле. Должно быть, у бедняги какая-то особенно болезненная рана; видно, это один из тех скверных случаев, когда ранение не настолько тяжелое, чтобы человек быстро обессилел и угас, почти не приходя в сознание, но и не настолько легкое, чтобы он мог переносить боль, утешая себя надеждой на выздоровление. Кат считает, что у раненого либо раздроблен таз, либо поврежден позвоночник. Грудь, очевидно, цела, — иначе у него не хватило бы сил так долго кричать. Кроме того, при других ранениях он смог бы ползти, и мы увидели бы его.
Его крик постепенно становится хриплым. На беду, по звуку голоса никак нельзя сказать, откуда он слышится. В первую ночь люди из нашей части трижды отправляются на поиски. Порой им кажется, что они засекли место, и они начинают ползти туда, но стоит им прислушаться опять, как голос каждый раз доносится совсем с другой стороны. Мы ищем до самого рассвета, но поиски наши безрезультатны.
Днем местность осматривают через бинокли; нигде ничего не видно. На второй день раненый кричит тише; должно быть, губы и рот у него пересохли. Тому, кто его найдет, командир роты обещал предоставить внеочередной отпуск, да еще три дня дополнительно. Это весьма заманчивая перспектива, но мы и без того сделали бы все, что можно, — уж очень страшно слышать, как он кричит. Кат и Кропп предпринимают еще одну вылазку, уже во второй половине дня.
Но все напрасно, они возвращаются без него. А между тем мы отчетливо разбираем, что он кричит. Сначала он только все время звал на помощь; на вторую ночь у него, по-видимому, начался жар, — он разговаривает со своей женой и детьми, и мы часто улавливаем имя Элиза. Сегодня он уже только плачет. К вечеру голос угасает, превращаясь в кряхтение.
Но раненый еще всю ночь тихо стонет. Мы очень ясно слышим все это, так как ветер дует прямо на наши окопы. Утром, когда мы считаем, что он давно уже отмучился, до нас еще раз доносится булькающий предсмертный хрип. Дни стоят жаркие, а убитых никто не хоронит. Мы не можем унести всех, — мы не знаем, куда их девать.
Снаряды зарывают их тела в землю. У некоторых трупов вспучивает животы, они раздуваются как воздушные шары. Эти животы шипят, урчат и поднимаются. В них бродят газы. Небо синее и безоблачное.
К вечеру становится душно, от земли веет теплом. Когда ветер дует на нас, он приносит с собой кровавый чад, густой и отвратительно сладковатый, — это трупные испарения воронок, которые напоминают смесь хлороформа и тления и вызывают у нас тошноту и рвоту. По ночам становится спокойно, и мы начинаем охотиться за медными ведущими поясками снарядов и за шелковыми парашютиками от французских осветительных ракет. Почему эти пояски пользуются таким большим спросом, этого, собственно говоря, никто толком не знает. По словам тех, кто их собирает, пояски представляют собой большую ценность.
Некоторые насобирали целые мешки и повсюду таскают их с собой, так что, когда мы отходим в тыл, им приходится идти, согнувшись в три погибели. Один только Хайе сумел объяснить, зачем они ему нужны: он хочет послать их своей невесте вместо подвязок. Как и следовало ожидать, услыхав это объяснение, фрисландцы веселятся до упаду; они бьют себя по колену, — вот это да, черт побери, какую штуку отмочил этот Хайе! Больше всех разошелся Тьяден; он держит в руках самый большой поясок и поминутно просовывает в него свою ногу, чтобы показать, сколько там еще осталось свободного места. Эх, и ноги же!
Его мысли перебираются повыше: — А задница, задница у ней небось как… как у слонихи. Он все никак не угомонится: — Да, с такой бы я не прочь побаловаться, разрази меня гром! Хайе сияет, довольный тем, что его невеста пользуется таким шумным успехом, и говорит самодовольно и лаконично: — Девка ядреная! Шелковые парашютики находят более практическое применение. Из трех или четырех штук, — смотря по объему груди, — получается блузка.
Мы с Кроппом используем их как носовые платки. Другие посылают их домой. Если бы женщины могли увидеть, какой опасности мы себя подчас подвергаем, раздобывая для них эти тоненькие лоскутки, они бы, наверно, не на шутку перепугались. Кат застает Тьядена в тот момент, когда он преспокойно пытается сбить пояски с одного из неразорвавшихся снарядов. У любого из нас он, конечно, разорвался бы в руках, но Тьядену, как всегда, везет.
Однажды, перед нашим окопом все утро резвились две бабочки. Это капустницы, — на их желтых крылышках сидят красные точечки. И как их только сюда занесло, — ни цветов, ни других растений здесь нигде не увидишь! Бабочки отдыхают на зубах черепа. Птицы — такие же беззаботные твари; они давно уже привыкли к войне.
Каждое утро над передовой взмывают в воздух жаворонки. В прошлом году нам попадались даже сидящие на яйцах самочки, которым действительно удалось вывести птенцов. Крысы больше не наведываются к нам в окоп. Теперь они перебрались туда, вперед, — мы знаем, зачем. Они жиреют; увидев одну, мы ее подстреливаем.
Мы снова слышим по ночам перестук колес с той стороны. Днем по нам ведут лишь обычный, не сильный огонь, так что теперь мы можем привести в порядок траншеи. О том, чтобы мы не скучали, заботятся летчики. В воздухе по нескольку раз в день разыгрываются бои, которые неизменно привлекают любителей этих зрелищ. Мы ничего не имеем против бомбардировщиков, но к аэропланам войсковой разведки мы испытываем лютую ненависть, — ведь это они навлекают на нас артиллерийские обстрелы.
Через несколько минут после их появления на нас сыплются шрапнель и гранаты. Из-за этого мы теряем одиннадцать человек за один день, в том числе пять санитаров. Двоих буквально разнесло на клочки; Тьяден говорит, что теперь их можно было бы соскрести ложкой со стенки окопа и похоронить в котелке. Третьему оторвало ноги вместе с нижней частью туловища. Верхний обрубок стоит, прислонившись к стенке траншеи, лицо у убитого лимонно-желтого цвета, а в бороде еще тлеет сигарета.
Добравшись до губ, огонек с шипением гаснет. Пока что мы складываем убитых в большую воронку. Они лежат там уже в три слоя. Внезапно огонь забарабанил с новой силой. Вскоре мы опять впадаем в напряженную оцепенелость бездеятельного ожидания.
Атака, контратака, удар, контрудар, — все это слова, но как много за ними кроется! У нас большие потери, главным образом за счет новобранцев. На наш участок опять прислали пополнение. Это один из свежих полков, почти сплошь молодежь последних наборов. До отправки на фронт они не прошли почти никакой подготовки, им успели только преподать немного теории.
Они, правда, знают, что такое ручная граната, но очень смутно представляют себе, как надо укрываться, а главное, не умеют присматриваться к местности. Они не видят ни бугорков, ни кочек, разве что самые заметные, не меньше полуметра в высоту. Хотя подкрепление нам совершенно необходимо, от новобранцев толку мало; наоборот, с их приходом у нас скорее даже прибавилось работы. Попав в эту зону боев, они чувствуют себя беспомощными и гибнут как мухи. В современной позиционной войне бой требует знаний и опыта, солдат должен разбираться в местности, его ухо должно чутко распознавать звуки, издаваемые снарядами в полете и при разрыве, он должен уметь заранее определять место, где снаряд упадет, знать, на какое расстояние разлетаются осколки и как от них укрыться.
Разумеется, наше молодое пополнение почти ничего не знает обо всех этих вещах. Оно тает на глазах, — новобранцы даже шрапнель от гранаты толком отличить не умеют, огонь косит их как траву, потому что они боязливо прислушиваются к завыванию не столь опасных «тяжелых чемоданов», ложащихся далеко позади, но не слышат тихого, вкрадчивого свиста маленьких вредных штучек, осколки которых разлетаются над самой землей. Они толпятся как бараны, вместо того, чтобы разбегаться в разные стороны, и даже после того как их ранило, вражеские летчики еще добивают их, стреляя по ним, как по зайцам. Нам всем хорошо знакомы бледные, исхудавшие от брюквенных рационов лица, судорожно вцепившиеся в землю руки и жалкая храбрость этих несчастных щенят, которые, несмотря ни на что, все же ходят в атаку и вступают в схватку с противником, — этих славных несчастных щенят, таких запуганных, что они не осмеливаются кричать во весь голос и, лежа на земле со вспоротой грудью или животом, с оторванной рукой или ногой, лишь тихо скулят, призывая своих матерей, и умолкают, как только кто-нибудь посмотрит на них! Их покрытые пушком, заостренные, безжизненные лица выражают ужасающее безразличие: такие пустые лица бывают у мертвых детей.
Горечь комком стоит в горле, когда смотришь, как они вскакивают, бегут и падают. Так бы вот, кажется, взял да и побил их за то, что они такие глупые, или вынес бы их на руках прочь отсюда, где им совсем не место. На них серые солдатские куртки, штаны и сапоги, но большинству из них обмундирование слишком велико, — оно болтается на них, как на вешалке, плечи у них слишком узкие, тело слишком тщедушное, на складе не нашлось мундиров на этот детский размер. На одного убитого бывалого солдата приходится пять — десять погибших новобранцев. Многих уносит внезапная химическая атака.
Они даже не успевают сообразить, что их ожидает. Один из блиндажей полон трупов с посиневшими лицами и черными губами. В одной из воронок новобранцы слишком рано сняли противогазы; они не знали, что у земли газ держится особенно долго; увидав наверху людей без противогазов, они тоже сняли свои маски и успели глотнуть достаточно газа, чтобы сжечь себе легкие. Сейчас их состояние безнадежно, они умирают медленной, мучительной смертью от кровохарканья и приступов удушья. Я неожиданно оказываюсь лицом к лицу с Химмельштосом.
Мы залегли в одной и той же траншее. Прижавшись друг к другу и затаив дыхание, все выжидают момента, чтобы броситься в атаку. Я очень возбужден, но когда мы выскакиваем из траншеи, в голове у меня все же успевает мелькнуть мысль: а почему я не вижу Химмельштоса? Я быстро возвращаюсь, соскакиваю вниз и застаю его там; он лежит в углу с легкой царапиной и притворяется раненым. Лицо у него такое, как будто его побили.
У него приступ страха, — ведь он здесь тоже новичок. Но меня бесит, что молодые новобранцы пошли в атаку, а он лежит здесь. Он не трогается с места, губы его дрожат, усы шевелятся. Он подтягивает ноги, прижимается к стенке и скалит зубы, как собачонка. Я хватаю его под локоть и собираюсь рывком поднять на ноги.
Он начинает визжать. Мои нервы больше не выдерживают. Я беру его за глотку, трясу как мешок, так что голова мотается из стороны в сторону, и кричу ему в лицо: — Ты выйдешь наконец, сволочь? Ах ты гад, ах ты шкура, прятаться вздумал? Глаза у него становятся стеклянными, я молочу его головой о стенку.
Я выпихиваю его в дверь, головой вперед. Как раз в эту минуту мимо нас пробегает новая цепь наступающих. С ними идет лейтенант. Он видит нас и кричит: — Вперед, вперед, не отставать! И если я ничего не мог добиться побоями, то это слово сразу же возымело свое действие.
Химмельштос услышал голос начальника и, словно очнувшись, бросает взгляд по сторонам и догоняет цепь атакующих. Я бегу за ним и вижу, что он несется вскачь. Он снова стал тем же служакой Химмельштосом, каким мы его знали в казармах. Он даже догнал лейтенанта и бежит теперь далеко впереди всех. Шквальный огонь.
Заградительный огонь. Огневые завесы. Ручные гранаты. Все это слова, слова, но за ними стоят все ужасы, которые переживает человечество. Наши лица покрылись коростой, в наших мыслях царит хаос, мы смертельно устали; когда начинается атака, многих приходится бить кулаком, чтобы заставить их проснуться и пойти вместе со всеми; глаза воспалены, руки расцарапаны, коленки стерты в кровь, локти разбиты.
Сколько времени прошло? Что это — недели, месяцы, годы? Это всего лишь дни. Время уходит, — мы видим это, глядя в бледные, бескровные лица умирающих; мы закладываем в себя пищу, бегаем, швыряем гранаты, стреляем, убиваем, лежим на земле; мы обессилели и отупели, и нас поддерживает только мысль о том, что вокруг есть еще более слабые, еще более отупевшие, еще более беспомощные, которые, широко раскрыв глаза, смотрят на нас, как на богов, потому что нам иногда удается избежать смерти. В те немногие часы, когда на фронте спокойно, мы обучаем их: «Смотри, видишь дрыгалку?
Это мина, она летит сюда! Лежи спокойно, она упадет вон там, дальше. А вот если она идет так, тогда драпай! От нее можно убежать». Мы учили их улавливать жужжание мелких калибров, этих коварных штуковин, которых почти не слышно; новобранцы должны так изощрить свой слух, чтобы распознавать среди грохота этот комариный писк.
Мы внушаем им, что эти снаряды опаснее крупнокалиберных, которые можно услышать издалека. Мы показываем им, как надо укрываться от аэропланов, как притвориться убитым, когда противник ворвался в твой окоп, как надо взводить ручные гранаты, чтобы они разрывались за секунду до падения. Мы учим новобранцев падать с быстротой молнии в воронку, спасаясь от снарядов ударного действия, мы показываем, как можно связкой гранат разворотить окоп, мы объясняем разницу в скорости горения запала у наших гранат и у гранат противника. Мы обращаем их внимание на то, какой звук издают химические снаряды, и обучаем их всем уловкам, с помощью которых они могут спастись от смерти. Они слушают наши объяснения, они вообще послушные ребята, но когда дело доходит до боя, они волнуются и от волнения почти всегда делают как раз не то, что нужно.
Хайе Вестхуса выносят из-под огня с разорванной спиной; при каждом вдохе видно, как в глубине раны работают легкие. Я еще успеваю проститься с ним… — Все кончено, Пауль, — со стоном говорит он и кусает себе руки от боли. Мы видим людей, которые еще живы, хотя у них нет головы; мы видим солдат, которые бегут, хотя у них срезаны обе ступни; они ковыляют на своих обрубках с торчащими осколками костей до ближайшей воронки; один ефрейтор ползет два километра на руках, волоча за собой перебитые ноги; другой идет на перевязочный пункт, прижимая руками к животу расползающиеся кишки; мы видим людей без губ, без нижней челюсти, без лица; мы подбираем солдата, который в течение двух часов прижимал зубами артерию на своей руке, чтобы не истечь кровью; восходит солнце, приходит ночь, снаряды свистят, жизнь кончена. Зато нам удалось удержать изрытый клочок земли, который мы обороняли против превосходящих сил противника; мы отдали лишь несколько сот метров. Но на каждый метр приходится один убитый.
Нас сменяют. Под нами катятся колеса, мы стоим в кузове, забывшись тяжкой дремотой, и приседаем, заслышав оклик: «Внимание — провод! Машины останавливаются, мы слезаем, — небольшая кучка, в которой смешались остатки многих подразделений. У бортов машины — темные силуэты людей; они выкрикивают номера полков и рот. И каждый раз от нас отделяется кучка поменьше, — крошечная, жалкая кучка грязных солдат с изжелта-серыми лицами, ужасающе маленький остаток.
Вот кто-то выкликает номер нашей роты, по голосу слышно, что это наш ротный командир, — он, значит, уцелел, рука у него на перевязи. Мы подходим к нему, и я узнаю Ката и Альберта, мы становимся рядом, плечом к плечу, и посматриваем друг на друга. Мы слышим, как наш номер выкликают во второй, а потом и в третий раз. Долго же ему придется звать, — ведь ни в лазаретах, ни в воронках его не слышно. И еще раз: — Вторая рота, ко мне!
Потом тише: — Никого больше из второй роты? Ротный молчит, а когда он наконец спрашивает: «Это все? Настало седое утро; когда мы выступали на фронт, было еще лето, и нас было сто пятьдесят человек. Сейчас мы зябнем, на дворе осень, шуршат листья, в воздухе устало вспархивают голоса: «Первый-второй-третий-четвертый…» На тридцать втором перекличка умолкает. Молчание длится долго, наконец голос ротного прерывает его вопросом: «Больше никого?
Идти вольно! Тридцать два человека. VII Нас отводят в тыл, на этот раз дальше, чем обычно, на один из полевых пересыльных пунктов, где будет произведено переформирование. В нашу роту надо влить более ста человек пополнения. Пока что службы у нас немного, а в остальное время мы слоняемся без дела.
Через два дня к нам заявляется Химмельштос. С тех пор как он побывал в окопах, гонору у него сильно поубавилось. Он предлагает нам пойти на мировую. Я не возражаю, — я видел, как он помогал выносить Хайе Вестхуса, когда тому разорвало спину. А кроме того, он и в самом деле рассуждает здраво, так что мы принимаем его приглашение пойти с ним в столовую.
Один только Тьяден относится к нему сдержанно и с недоверием. Однако и Тьядена все же удается переубедить, — Химмельштос рассказывает, что он будет замещать повара, который уходит в отпуск. В доказательство он тут же выкладывает на стол два фунта сахару для нас и полфунта масла лично для Тьядена. Он даже устраивает так, что в течение следующих трех дней нас наряжают на кухню чистить картошку и брюкву. Там он угощает нас самыми лакомыми блюдами с офицерского стола.
Таким образом у нас сейчас есть все, что составляет счастье солдата: вкусная еда и отдых. Если поразмыслить, это не так уж много. Какие-нибудь два или три года тому назад мы испытывали бы за это глубочайшее презрение к самим себе. Сейчас же мы почти довольны. Ко всему на свете привыкаешь, даже к окопу.
Привычкой объясняется и наша кажущаяся способность так быстро забывать. Еще вчера мы были под огнем, сегодня мы дурачимся и шарим по окрестностям в поисках съестного, а завтра мы снова отправимся в окопы. На самом деле мы ничего не забываем. Пока нам приходится быть здесь, на войне, каждый пережитый нами фронтовой день ложится нам на душу тяжелым камнем, потому что о таких вещах нельзя размышлять сразу же, по свежим следам. Если бы мы стали думать о них, воспоминания раздавили бы нас; во всяком случае я подметил вот что: все ужасы можно пережить, пока ты просто покоряешься своей судьбе, но попробуй размышлять о них, и они убьют тебя.
Если, отправляясь на передовую, мы становимся животными, ибо только так мы и можем выжить, то на отдыхе мы превращаемся в дешевых остряков и лентяев. Это происходит помимо нашей воли, тут уж просто ничего не поделаешь. Мы хотим жить, жить во что бы то ни стало; не можем же мы обременять себя чувствами. Кеммерих убит, Хайе Вестхус умирает, с телом Ганса Крамера, угодившего под прямое попадание, будет немало хлопот в день Страшного суда, — его придется собирать по кусочкам; у Мартенса больше нет ног, Майер убит, Маркс убит, Байер убит, Хеммерлинг убит, сто двадцать человек лежат раненые по лазаретам… Все это чертовски грустно, но нам-то что за дело, ведь мы живы! Если бы мы могли их спасти, — о, тогда бы мы пошли за них хоть к черту на рога, пускай бы нам пришлось самим сложить головы, — ведь когда мы чего-нибудь захотим, мы становимся бедовыми парнями; мы почти не знаем, что такое страх, разве что страх смерти, но это другое дело, — это чисто телесное ощущение.
Но наших товарищей нет в живых, мы ничем не можем им помочь, они свое отстрадали, а кто знает, что еще ждет нас? Поэтому мы завалимся на боковую и будем спать или станем есть, пока не лопнет брюхо, будем напиваться и курить, чтобы хоть чем-то скрасить эти пустые часы. Жизнь коротка. Кошмары фронта проваливаются в подсознание, как только мы удаляемся от передовой; мы стараемся разделаться с ними, пуская в ход непристойные и мрачные шуточки; когда кто-нибудь умирает, о нем говорят, что он «прищурил задницу», и в таком же тоне мы говорим обо всем остальном. Это спасает нас от помешательства.
Воспринимая вещи с этой точки зрения, мы оказываем сопротивление. Но мы ничего не забываем! Все, что пишется в военных газетах насчет неподражаемого юмора фронтовиков, которые будто бы устраивают танцульки, едва успев выбраться из-под ураганного огня, — все это несусветная чушь. Мы шутим не потому, что нам свойственно чувство юмора, нет, мы стараемся не терять чувства юмора, потому что без него мы пропадем. К тому же надолго этого не хватит, с каждым месяцем наш юмор становится все более мрачным.
И я знаю: все, что камнем оседает в наших душах сейчас, пока мы находимся на войне, всплывет в них потом, после войны, и вот тогда-то и начнется большой разговор об этих вещах, от которого будет зависеть, жить нам дальше или не жить. Дни, недели, годы, проведенные здесь, на передовой, еще вернутся к нам, и наши убитые товарищи встанут тогда из-под земли и пойдут с нами; у нас будут ясные головы, у нас будет цель, и мы куда-то пойдем, плечом к плечу с нашими убитыми товарищами, с воспоминаниями о фронтовых годах в сердце. Но куда же мы пойдем? На какого врага? Где-то здесь неподалеку находился одно время фронтовой театр.
На одном из заборов еще висят пестрые афиши, оставшиеся с того времени, когда здесь давались представления. Мы с Кроппом стоим перед афишами и смотрим на них большими глазами. Нам кажется непостижимым, что подобные вещи еще существуют на свете. Там, например, изображена девушка в светлом летнем платье и с красным лакированным пояском на талии. Одной рукой она опирается на балюстраду, в другой держит соломенную шляпу.
На ней белые чулки и белые туфельки, — изящные туфельки с пряжками, на высоких каблуках. За ее спиной сияет синее море с барашками волн, сбоку виднеется глубоко вдающаяся в сушу светлая бухта. Удивительно хорошенькая девушка, с тонким носом, ярким ртом и длинными стройными ногами, невероятно опрятная и холеная. Она, наверно, берет ванну два раза в день, и у нее никогда не бывает грязи под ногтями. Разве что иногда немного песку с пляжа.
Рядом с ней стоит мужчина в белых брюках, синей куртке и в морской фуражке, но он нас интересует гораздо меньше. Девушка на заборе кажется нам каким-то чудом. Мы совсем забыли, что на свете существует такое, да и сейчас мы все еще не верим своим глазам. Во всяком случае, мы уже несколько лет не видали ничего подобного, не видали ничего, что хотя бы отдаленно напоминало эту девушку, такую веселую, хорошенькую и счастливую.
А потом хранят в прохладном месте. Он находится в городе Ротенбург-об-дер-Таубере в Баварии. В музее можно посмотреть постоянную экспозицию немецких рождественских традиций. Они передавались из поколения в поколение, и в наши дни некоторые уже забыты. Но благодаря Музею Рождества туристы, да и сами жители Германии могут их вспомнить или узнать. Сейчас власти Германии решают , как поступить с рождественскими ярмарками и базарами в условиях пандемии.
Несмотря на то что в стране действуют суровые ограничения, однозначного ответа на вопрос о традиционных рождественских рынках пока нет. Даже самые жёстко настроенные политики, например премьер Баварии Маркус Зедер, считают, что нельзя лишить людей праздника и отменить ярмарки. Вопрос в том, как будет меняться статистика заболеваемости и как организовать посещение ярмарок жителями, обеспечив максимальную безопасность. Магазин игрушек при Музее немецкого Рождества. Первый день нового года — государственный праздник в Германии. Как и в других западноевропейских странах, его принято отмечать более шумно, чем семейное Рождество. Немцы собираются на вечеринках, гуляют по улицам и ходят в разные общественные места. Зимний пунш На Новый год принято пить пряный рождественский пунш — feuerzangenbowle. Слово образовано от двух основ: feuerzange — «каминные щипцы» и bowle — «прохладительный напиток из вина и фруктов». Его готовят в чаше, подвешенной над небольшой горелкой.
Сперва в сухое красное вино добавляют корицу, гвоздику, анис и апельсиновую цедру. Получается глинтвейн. Затем сверху чаши устанавливают металлическую решётку, сделанную по принципу каминных щипцов. На решётку кладут кусок сахара, пропитывают его ромом и поджигают. Сахар медленно карамелизируется и капает в глинтвейн. Готовый напиток наливают в кружки и пьют всей семьёй. Праздник трёх королей Когда празднуют: 6 января. Праздник трёх королей по-другому называют Богоявлением. Три короля — это три волхва или три царя, которых звали Каспар, Мельхиор и Балтазар. Увидев вифлеемскую звезду, они пришли к младенцу Иисусу.
Но сначала заглянули к Ироду и задали легендарный вопрос: «Где новорождённый царь иудейский? Они означают «Christus Mansionem Benedicat» «Христос благословляет дом».
В Германии по ТВ назвали жителей Донбасса нацистским термином
Очарование — очарование с Reiz m 1, Zauber m 1, Charme [ S a r m ] m 1 (обаяние). 7 октября Национальная библиотека Чувашской Республики проводит открытый урок «Из истории книг Германии XIX века» из серии «Очарование забытых книг». Обозначь направление немецкий станок. Что обозначает второе давление. Пресс-служба сборной Германии сообщает, что новым главным тренером национальной команды стал Юлиан Нагельсманн. Трофейные немецкий и украинский танки Leopard 2A6 и T-72 привезли на Поклонную гору в Москве. Очарование /мексиканский сериал на русском языке.
Обозначь немецкий очарование
Реклама В тот момент телеведущей нужно было рассказать о встрече канцлера ФРГ Олафа Шольца с представителями химической промышленности, но на словах «канцлер Шольц встречается с…» она снова рассмеялась. В итоге ей удалось продолжить говорить только с третьей попытки. В начале сентября канцлер травмировал лицо , поэтому ему пришлось ходить с повязкой на глазу.
Правила спряжения глаголов в немецком языке. Спряжение немецких глаголов таблица. Слабые и сильные глаголы в немецком языке таблица с переводом. Глаголы в перфекте в немецком языке таблица.
Таблица глаголов немецкого языка в 3 формах. Сильные глаголы в немецком языке таблица в 3 формах. Глаголы с неотделяемыми приставками в немецком языке. Отделяемые и неотделяемые приставки в немецком языке таблица. Приставка mit в немецком языке отделяемая. Глаголы с приставками в немецком языке таблица с переводом.
Основные фразы на немецком языке. Базовые фразы на немецком. Фразы на немецком языке с переводом. Простые фразы на немецком языке. Немецкий язык слова. Сова на немецком.
Фразы на немецком. Немецкие слова с переводом. Эволюция флага Германии. Флаг Германии. Флаг Германии цвета. Цвета германского флага.
Предлоги направления в немецком. Предлог zu в немецком языке. Предлоги места в немецком языке. Флаг белый красный желтый. Цвета флага. Цвета флагов государств.
Сокращения в немецком языке. Немецкие аббревиатуры. Немецкий язык аббревиатура. Немецкий сокращенно. Базовые глаголы немецкого языка. Глаголы на немецком языке с переводом 5 класс.
Самые распространенные глаголы в немецком языке. Противоположные прилагательные в немецком языке. Прилагательные антонимы на английском. Прилагательные антонимы в немецком языке. Английский прилагательные в немецком языке. Цвета немецкого флага.
Флаг Германии обозначение цветов. Цвета флага ФРГ.
В чем я вижу новую роль Германии в мире? Эти вопросы ставит перед собой Айнура Асакеева, политолог, живущая и работающая в Германии. Для наших читателей она сделала небольшое вступление к статье. Айнура Асакеева, политолог Когда ко мне, как к эксперту, человеку со знанием нескольких сторон и кыргызской, и российской, и немецкой изнутри, обратилась ответственный сотрудник немецкого внешнеполитического ведомства с просьбой подготовить материал для международной Интернет-рассылки МИДа ФРГ, я сразу же без раздумий дала согласие, поняв, что это шанс использовать такую высокую международную трибуну, чтобы донести свой взгляд, прежде всего, на обострившийся сегодня вновь после окончания холодной войны конфликт между Россией и Западом.
В числе абонентов подписной рассылки выпускники, учащиеся и стажировавшиеся со всего мира в стенах МИДа ФРГ, представители политических, научных, культурных кругов, а также бизнес-сообщества Германии и др. Я написала небольшую статью мне были поставлены рамки по объему сразу на немецком языке в достаточно выдержанном, дипломатическом стиле. Моя главная цель, как лица, не желающего загонять себя в рамки, ставя перед выбором: за тех я или за других, была донести людям, от которых что-то зависит в этом мире, правду о нас, нашем уникальном, постсоветском пространстве, на долю которого выпало за последние четверть века немало, в т. Я написала о космополитизме, который нам когда-то с детства старались привить или, если еще точнее выразиться — которым мы жили, а потом после падения железного занавеса нам вдруг пришлось учиться национализму, через предложенную нашими новыми учителями — европейцами и американцами nation building idea национальнообразующую идею. Но как показывают актуальные события в Европе, где вновь наблюдается мощный всплеск национализма, становящийся тормозом для объединения самого континента, эта nation building idea является вчерашним днем, ее давно пора выбросить на свалку истории. Почему разразился сегодня так остро конфликт на Украине?
Потому что именно там проходит водораздел между совершенно по-разному сотканными обществами — между преимущественно мононационалистическим как в большинстве европейских стран и полиэтнической структурой постсоветского пространства. Ну как можно поставить знак равенства между Украиной, где испокон веков живут наряду с украинцами русские, белорусы, татары, евреи и мн. Европа, еще не так давно разделенная на восточную и западную железным занавесом, находится сегодня все еще в поиске своей общей европейской идентичности. Россия и все наше уникальное многонациональное постсоветское пространство могут дать и ей ответ на ее актуальный вызов, уже предложив вместо идеи единой Европы идею общего, возможно, в перспективе даже не только экономического, пространства от Лиссабона до Владивостока. Германия — как главный локомотив, мотор Евросоюза, допускает сегодня ошибку, пытаясь предлагать всем, в т. Эта ошибка обусловлена, как я уже указала выше, другой мононациональной в отличие от постсоветского пространства структурой немецкого общества и, что является самым важным - все еще не до конца завершившимся процессом реабилитации Германии после ее объединения — мощнейшей встряски всей еще недавно, по историческим меркам, разделенной страны.
Именно Вествуд во многом сформировала имидж Sex Pistols и создавала одежду, в которой выступали музыканты. Среди прочего Вествуд придумала принт для футболки, чей дизайн должен был задеть чувства добропорядочных британцев: на ней была свастика, перевернутое распятие и портрет королевы. Как вспоминала позже сама Вествуд, ни о какой пропаганде нацизма речи не шло, наоборот: Автор цитаты «Мы просто пытались сказать старшему поколению: мы не согласны с вашими ценностями и вашими табу, вы все и есть фашисты». CNN уволил сотрудника за нацистское приветствие в соцсети По мере роста популярности панка и превращения его из контркультурного течения в мейнстрим, размывались и границы дозволенного. То, что должно было шокировать, уже не особо резало глаз. Футболки со свастикой и Гитлером постепенно превратились в обычный сувенир, который можно было купить возле основных достопримечательностей Лондона. Модная штучка В Европе «нацистская мода» изначально не прижилась — слишком свежа еще была память о войне, и шутки на эту тему казались недопустимыми. Например, баварский предприниматель, по британскому образцу наладивший выпуск маек с фюрером, надписью «Европейский тур» и списком покоренных стран, успел продать только 153 штуки, после чего предстал перед судом по обвинению в героизации нацизма. Но годы шли, война забывалась. Роман мира моды и эстетики, связанной с Третьим рейхом, обрел второе дыхание.
Whitby Мария Сзонерт-Биниенда отрицает обвинения в публикации скандальной фотографии Первая ласточка пролетела в 1995 году. В 2001 году молодой итальянский дизайнер Франческо Барбаро представил в Риме коллекцию, в которой свастика была доминирующим мотивом, а десятилетие спустя французский модельер Шарль ле Минду в Лондоне выпустил на сцену практически обнаженных моделей, забрызганных кровью, с нарисованными на спине свастиками и множеством аксессуаров с нацистской символикой. Манекенщицы прошли по подиуму под звуковую дорожку, на которой был записан визг забиваемых свиней, и множество тематических изданий назвало это действо прорывом века в мире моды. Фюрербункер и костюмированные вечеринки Автор цитаты «Моя студия в Западном Лондоне... Я называю ее фюрербункером. Немецким журналистам я обычно об этом не говорю — для них это просто моя штаб-квартира, это звучит менее вызывающе. Боже мой, уж нацисты-то умели привлечь к себе внимание и себя подать! Посмотрите на фильмы Лени Рифеншталь и здания Альберта Шпеера, на их массовые сборища и флаги — это же просто фантастически! Изумительная красота». Эти слова 61-летнего музыканта Брайана Ферри, сказанные в интервью немецкому изданию Welt am Sonntag в 2007 году, вызвали негодование в британской прессе.
Закона о наказании за героизацию нацизма там нет, так что чаще всего — ни срока, ни штрафа, ни препятствий для дальнейшей карьеры. Ну ошибся человек, бывает. Сболтнул лишнего, что ж теперь. Скандалов такого рода Англия за последние годы пережила множество. В 2005-м принц Гарри, решив удивить посетителей тематической вечеринки в стиле «Колонизаторы и туземцы», нарядился офицером немецкой армии Роммеля в Северной Африке — даже с повязкой со свастикой на рукаве. Принц извинился, тему замяли. В минувшем сентябре под раздачу попал популярный ведущий кулинарного шоу Пол Голливуд, который также по пути на костюмированную вечеринку в нацистском стиле их в Британии называют «алло-алло» — по имени комедийного шоу «Би-би-си» про жизнь французского кафе под немецкой оккупацией вместе с приятелем заглянул в кентский паб, где шокировал посетителей мундиром вермахта и свастикой на рукаве. За год было продано около 85 тыс.
Как будет по-немецки очарование, как сказать очарование на немецком
| Обозначать немецкий очарование цыпленок | Частицы с ненулевым значением очарование называются очарованными частицами. |
| Lenta.Ru в соцсетях | Rheinischer Meister Любовное очарование Германия иностранная открытка редкая. |
| СВЕТЛОГОРСК - Очарование немецкого прошлого и ненастоящее море | Пресс-служба сборной Германии сообщает, что новым главным тренером национальной команды стал Юлиан Нагельсманн. |