копия гравюрыфридрих вильгельм карл гогенцоллерн 17831851 принц прусский генерал от кавалерии и младший брат короля фридриха вильгельма iii die deutsc. 02 ноября 2021 Андрей Белоусов ответил: Вильгельм II пришёл к власти в 1888-м году недолгого правления своего отца Фридриха III.
Молодые годы
- Маунтбеттен, луис
- Вильгельм Прусский (1783—1851) — Википедия. Что такое Вильгельм Прусский (1783—1851)
- Вильгельм 1 биография
- Вильгельм Прусский - Historical records and family trees - MyHeritage
- Восхождение на трон
Последний из Гогенцоллернов
| Вильгельм принц Прусский | 1846) и Каролина Гессен-Дармштадт (1746 -1821, дочь ландграфа Людовика IX и Каролина Palatinat-Deux- Bridges- Биркенфельд). |
| Принц Вильгельм Прусский (1783–1851) - Prince Wilhelm of Prussia (1783–1851) - Википедия | Вильгельм, сын короля прусского (Фридрих-Вильгельм-Карл) — сын короля прусского Фридриха-Вильгельма II и брат Фридриха-Вильгельма III, род. в 1783 г. Во время войны в 1813 г. состоял при главной квартире Блюхера, отличился в битве при Люцене. |
| ВИЛЬГЕ́ЛЬМ III | В 1804 году она вышла замуж за принца Вильгельма Прусского (1783–1851), своего двоюродного брата, и у них было девять детей. |
Принц Вильгельм Прусский (1783–1851) - Prince Wilhelm of Prussia (1783–1851)
| КОНТИНЕНТАЛЬНАЯ БЛОКАДА | Фридрих Вильгельм Карл Прусский — принц Прусский, генерал кавалерии, генерал-губернатор Рейнской провинции и союзной крепости Майнц. |
| Маунтбеттен, луис | Friedrich Wilhelm Karl von Preußen; 3 июля 1783, Берлин — 28 сентября 1851, Берлин) — принц Прусский, генерал кавалерии, генерал-губернатор Рейнской провинции и союзной крепости Майнц. |
| Вильгельм Брауншвейг-Бевернский Август | Заполучив власть в свои руки, Вильгельм I первым делом занялся преобразованием прусской армии. |
Маунтбеттен, луис
FAST (Faceted Application of Subject Terminology) Wilhelm, Prince of Prussia, 1783-1851. Вильгельм Прусский was born in 1783, to Фридрих Вильгельм II Прусский and Фридерика Луиза Прусский (born Гессен-Дармштадтская). Сражение произошло в ходе Семилетней войны между прусской армией под командованием самого короля Пруссии Фридриха II и без командования со стороны русской армии. Вильгельм Прусский (1783—1851). Материал из Википедии — свободной энциклопедии. Личность последнего императора Германии Вильгельма II Гогенцоллерна многие десятилетия вызывала ожесточённые споры.
Карьера и достижения
- Принц Вильгельм Пруссии (1783–1851) •
- Брак и проблема
- Постоянные читатели
- Вильгельм Прусский (1783—1851) — Энциклопедия
- Wilhelm (Prussia) von Preußen (1783-1851) | WikiTree FREE Family Tree
- Navigation menu
Последний из Гогенцоллернов
Папа жил в епископском дворце Савоны, каждый день служил мессу и раздавал благословения верующим, нередко являвшимся издалека. Пий VII вежливо принимал представителей власти и на их просьбы приступить к исполнению обязанностей понтифика отвечал, что не свободен, лишен советников и в изоляции не способен совершать никаких действительных актов. Между тем необходимо было с этим покончить и прийти к какому-нибудь соглашению. Наполеон хорошо это понимал, ибо временных средств, применяемых для управления Церковью без участия ее главы, было недостаточно. После ссоры с Римом в Империи пустовало двадцать семь кафедр, а ведь всякому известно, что без епископа или его представителя все дела в епархии замирают и прекращаются даже некоторые акты гражданской жизни, ибо у католиков и мирская жизнь освящается религией. Наполеон поспешил назначить новых епископов и приказал двадцати семи прелатам, хоть и не введенным в должность, приступить к управлению епархиями. Чтобы доставить им к тому возможность, он прибег к средству, указанному древними обычаями Церкви, и приказал присвоить им достоинство капитулярных викариев. В самом деле, когда какая-нибудь кафедра освобождается вследствие кончины пастыря, епархиальный капитул избирает временного управителя кафедрой, в звании ка-питулярного викария, который и исполняет функции епископа до введения в должность нового епископа, ограничиваясь при этом исполнением самых незаменимых функций и не пользуясь полагающимися епископу привилегиями. Наполеон пожелал, чтобы назначенные им лица получили достоинство капитулярных викариев, но почти повсеместно столкнулся с горячим сопротивлением.
Почти везде капитулы уже избрали временных управителей. Они указывали, что выборы уже проведены, а наиболее смелые дерзали утверждать, что подобный прием есть лишь уловка, призванная обойти процедуру канонического утверждения папой, и отрицали, что церковные правила позволяют присваивать назначенным епископам достоинство капитулярных викариев. Наполеона, однако, их возражения не смущали, ибо он был уверен, что вскоре заключит с папой соглашение. Дабы победить его уже принятыми решениями, на отмену которых никто не посмеет надеяться, он поспешил узаконить присоединение Римского государства. Он уже провозгласил присоединение герцогств Пармы и Пьяченцы в качестве департамента Таро и Тосканы в качестве департаментов Арно, Омброне и Медитеране. Римские земли были присоединены в виде департаментов Тразиме-но и Тибр. В одном из самых известных и привлекших наибольшее внимание сенатус-консультов того времени Наполеон объявлял Рим вторым городом Империи и постановлял, что наследник трона получит титул короля Римского, будет коронован в соборах Нотр-Дам и Святого Петра и будет держать в Риме двор. Кроме того, он возвещал, что папы будут находиться при императорах и пребывать поочередно в Риме и в Париже, получат богатый цивильный лист; в их распоряжении будут находиться церковные суды и священные коллегии — словом, все учреждения Римской канцелярии, которые переместятся в Париж и перейдут на содержание Империи.
Приняв эти решения, Наполеон приказал тотчас приступать к работам в Парижском архиепископстве, Пантеоне и Сен-Дени, чтобы принять там папское правительство и самого понтифика. Кроме того, он запланировал работы в Авиньоне, чтобы папа, живя в Париже, мог при желании показаться и в этой древней папской резиденции. Рассказ о подобных вещах, не казавшихся тогда невозможными и самой Церкви, можно принять за сон. Но Наполеон надеялся, что удивление пройдет и к новому положению привыкнут, что папа при нем станет более сговорчивым, что кардиналы во Франции проникнутся французским духом и эта чудесная картина, столь разительно напоминающая древнюю Империю Запада, сорвет, наконец, с уст изумленных современников заветный титул Императора Запада, ради которого он пожертвовал бы всем, даже самой Империей! Наполеон беспокоился только об одном — поспешить всё организовать заранее, чтобы соглашение с папой объяло всё, имеющее отношение к деятельности Церкви, и чтобы папа, обнаружив при начале переговоров всё уже решенным, был вынужден принять как раз и навсегда свершившиеся даже те перемены, которые будут ему не по вкусу. Папская область, с населением в 800 тысяч человек, насчитывала тридцать епархий. Наполеон без колебаний упразднил все кафедры, за исключением трех, наделив каждую из них 30 тысячами франков дохода; ликвидировал мужские и женские монастыри, назначив пожизненные пенсии членам упраздненных орденов; потребовал присяги от всех приходских священников, приказав сослать на Корсику тех, кто от нее откажется, и учредил новые, менее дробные, приходские округа. Он также приказал упразднить религиозные ордена в Тоскане, Парме и Пьяченце, оставив лишь несколько женских монастырей и монастырей, посвятивших себя благотворительности.
Церковное имущество Рима, доходившее до 250 миллионов, он приказал секвестровать, выделив 100 миллионов из этой суммы на римский долг, приюты, новые кафедры и сохраненные приходы, а оставшимися 150 миллионами распорядился в пользу государственного имущества, к которому объявил их присоединенными. Декреты, выпущенные с невероятной быстротой, были тотчас отправлены в Рим для немедленного исполнения. Три пехотные колонны, направленные в Рим из Анконы, Болоньи и Перуджи, доставили генералу Миолису подкрепление в 9-10 тысяч человек, на случай, если ему придется применить силу против населения, находившегося под большим влиянием монахов. Генерал получил приказ при первых же признаках мятежа обойтись с римлянами не с большим почтением, чем с испанцами. Наполеон задумал послать в Савону нескольких кардиналов и епископов, он хотел дать папе понять, что настало время договориться, ибо от затянувшихся раздоров страдают самые священные интересы. Наполеон выбрал кардиналов Спину и Каселли, которые считались приятными папе, чтобы они сделали понтифику первое предложение, если найдут его в добром расположении. Если же папа, напротив, выкажет себя несговорчивым, Наполеон задумал прибегнуть к иному средству, весьма обыкновенному в старые времена: созвать собор и собрать на нем представителей Церкви, находившихся полностью под его властью или под его влиянием. Так он надеялся дать Церкви мир, как дал его Европе, начертав условия оного острием своего меча.
Среди подобных разнообразных занятий и застал Наполеона брат Луи, прибывший в Париж для обсуждения важнейшего вопроса о Голландии, которому предстояло вскоре стать для Европы последней каплей, переполнившей чашу. Луи ехал во Францию в тягостном предубеждении, которого не могло развеять ничто из того, что он должен был там найти. Этот необыкновенный монарх, наделенный выдающимся умом, более глубоким, однако, нежели верным; любивший благо, но неверно его представлявший; либеральный в мечтаниях, деспотичный по темпераменту; храбрый, но не воинственный; простой и в то же время пожираемый жаждой власти; неуверенный в себе и чрезвычайно самолюбивый; обладавший природной пылкостью Бонапартов и тративший ее на непрестанные душевные терзания; веривший в свою обреченность и находивший удовольствие в убеждении, что вся семья сговорилась против него; так вот этот несчастный монарх должен был рано или поздно сорваться и стать для Империи причиной самых роковых решений. Претензии Наполеона к Луи были следующими. Он пенял брату на то, что Голландия ни в чем не содействует ни морской войне, ни подавлению контрабанды и оказывает французскому императору гораздо меньше услуг под управлением брата, чем во времена республики и при великом пенсионарии Схиммелпеннинке. Он напоминал, что в ту эпоху Голландия держала в Булони флотилию в 50 канонерских шлюпок и 150 канонерских лодок, линейную эскадру в Текселе и целую армию на побережье, тогда как теперь она вовсе не имеет флота в Текселе, владеет от силы 70 канонерскими лодками в Восточной Шельде и не более чем несколькими тысячами солдат, которых недостает даже для охраны ее собственного побережья. Наполеон жаловался на то, что Голландия превратилась для английских торговцев в открытый, как в мирное время, просторный порт; что американцев, несмотря на его категорические приказы, впускают под лживым предлогом того, что они нейтралы; что во всех классах населения царит дух враждебности к Франции, столь же откровенный, как в Лондоне; что развитию этого духа неосмотрительно способствовали покровительством аристократической партии и удалением партии либеральной, восстановлением прежней знати и добавлением новой, непосильными для казны расходами на королевскую гвардию, бесполезную в Голландии, и на столь же бесполезное назначение маршалов и учреждение беспричинных дотаций в стране, где никто не одерживал никаких побед. Выдвигая подобные претензии, Наполеон не скрывал намерения присоединить Голландию к Империи, если ему не предоставят немедленного и полного удовлетворения по вышеназванным пунктам, а также сокращения долга до трети существовавшего капитала, ибо долг в 80 миллионов при бюджете в 150 миллионов делал невозможным государственное обслуживание.
Он требовал энергичного подавления контрабанды, передачи судопроизводства в отношении призов французскому суду и выдачи Франции всех американских кораблей, зашедших в голландские порты. Не объясняясь откровенно, Наполеон добавлял, что недавняя экспедиция англичан на остров Валхерен выявила некоторые изъяны в начертаниях границ Франции и Голландии, которые придется спрямить до обеих Шельд, а возможно, и до самого Рейна. Король Луи утверждал, что его флотилия не менее многочисленна, чем во времена, о которых напоминал Наполеон; что наибольшая ее часть охраняет Восточную Шельду, которую необходимо держать под наблюдением во избежание окружения французскими войсками, расположенными на Западной Шельде, и что оставшаяся ее часть занимает многочисленные заливы Голландии. Численность линейной армии, по его словам, превосходила требуемые 25 тысяч человек, ибо помимо 3 тысяч, отправленных в Испанию, нескольких тысяч, заключенных в крепостях, и нескольких тысяч, пораженных валхерен-ской лихорадкой, у него оставалось около 15 тысяч человек, используемых для охраны береговой линии от устьев Шельды до устья Эмса. Луи не приводил никаких благовидных предлогов для оправдания расходов на королевскую гвардию и назначение маршалов. Что до восстановления старого дворянства и создания нового, он отвечал, что должен был вознаградить старую аристократию, подчинившуюся его правлению, вернув ей прежние титулы; что новое дворянство он создал, чтобы вознаградить некоторых людей, выказавших ему личную преданность; что от французской партии он отдалился и сблизился с партией якобы английской только потому, что старался привязать к себе всех самых выдающихся деятелей страны. Дело было не в том, хороши или дурны оказались доводы каждого из братьев, а в том, подчинится ли один из них категорически выраженной воле другого, более сильного. Король Луи, разумеется, готов был уступить: по крайней мере обещать содержать флотилию, снарядить линейную эскадру в Текселе, строго подавлять контрабанду, закрыть голландские порты для американцев и вернуть свое благорасположение батавским демократам.
Однако сокращение долга, отмена уже исполненных декретов относительно дворянства, упразднение пожалованных титулов, разжалование назначенных маршалов, отказ от прав голландского суверенитета вплоть до передачи призового судопроизводства в Париж и секвестрование американцев, вошедших в его порты под защиту его власти, — всё это не без основания казалось Луи чередой смертельных унижений. Но Наполеон угрожал, и несчастный король Голландии, уже поглощенный мрачными мыслями, постепенно дошел до того, что стал видеть в брате тирана, в близких — эгоистичных родственников, пресмыкающихся перед главой семьи, а в жене — неверную супругу и сообщницу всех причиняемых ему бед. Восхваления знавших о его сопротивлении голландцев подогревали короля еще больше, и в его горячечной голове зарождались самые безрассудные планы. Он подумывал даже о том, чтобы поднять мятеж против собственного брата24, открыть дамбы и погрузить Голландию под воду, словом, броситься в объятия англичан, без помощи которых не было возможно никакое сопротивление Наполеону. Покидая королевство, Луи тайно приказал военному министру Крайенгофу подготовить средства сопротивления Франции на случай, если на него будут давить в Париже, и отдал приказ комендантам пограничных крепостей Буа-ле-Дюк, Бреда и Берген-оп-Зом не впускать французские войска. По прибытии в Париж король Луи не хотел останавливаться ни у своей жены, ни у кого-либо из членов семьи и выразил намерение поселиться в доме голландской миссии. Но когда ему указали, что подобное поведение вызовет гнев Наполеона, он согласился принять гостеприимство матери, занимавшей просторный дом в предместье Сен-Жермен. Мать и сестры Луи, дабы успокоить его мрачную подозрительность и сблизить братьев, устроили так, чтобы переговоры по трудным вопросам, призвавшим Луи в Париж, не велись между ними напрямую.
Луи был подавлен, взволнован и упрям. Наполеон — вспыльчив, властен и столь категоричен из-за своей привычки командовать, что ему не дерзали противоречить. Их непосредственная встреча могла вылиться в бурную ссору, а потому обоих приняли в семейном кругу без разговоров о делах, а переговоры велись между министром иностранных дел Голландии Рёелем, человеком просвещенным и превосходным патриотом, хотя и оранжистом, и министром иностранных дел Франции Шампаньи, человеком мягким и благоразумным. Министр полиции Фуше, обнаружив возможность ввязаться во внутренние раздоры императорской семьи и в важнейшие государственные дела, нередко наведывался в дом императрицы-матери для встреч с королем Луи, намереваясь стать его посредником при Наполеоне. Луи и Наполеон, один из потребности в поддержке, другой из рода попустительства по пренебрежению, в конце концов согласились прибегнуть к столь упорно предлагавшему свои услуги переговорщику. Так Фуше стал вместе с Шампаньи участником этих долгих переговоров, которые велись то непосредственно, то по переписке, хотя все их участники находились в Париже25. Наполеон, как обычно, без обиняков выразил свою волю и тотчас решительно потребовал от Голландии трех вещей: энергичного подавления контрабанды, серьезного сотрудничества в морской войне и сокращения долга. Твердое и спокойное волеизъявление Наполеона, переданное Луи, потрясло последнего.
Считая себя вечной жертвой и единственным несчастливцем в счастливейшей в мире семье, он увидел в намерении лишить его трона ужасное подтверждение своей участи и позорное осуждение со стороны брата — судии справедливого и сведущего в глазах мира. Подобное унижение было невыносимо, и Луи был готов на любую крайность, лишь бы ему не подвергнуться. В первую минуту, пожалев о том, что приехал в Париж и попался в западню, он решил было внезапно вернуться в Голландию и объявить оттуда войну брату, призвав на помощь англичан. Но вообразив, что за ним следят гораздо тщательнее, чем то было в действительности, и он не успеет добраться до границ Империи, не попавшись в руки разгневанного брата, Луи переменил намерения и, едва ли не бросившись к ногам Наполеона, объявил себя готовым на всё, чего тот потребует, и на уступки по всем спорным пунктам, лишь бы ему оставили трон. Наполеон отвечал, что Луи не сдержит слова. Тем не менее взволнованный глубоким потрясением брата, вняв мольбам матери и сестер и положившись на честность Луи, несмотря на некоторые преступные мысли, которые угадал, Наполеон отступился от категорических требований и согласился на условиях, которые передавали на время войны всю власть в его руки и делали королевскую власть брата почти номинальной отослать Луи обратно в Амстердам и сохранить за ним трон еще некоторое время. Поскольку результатом последних объяснений стало некоторое сближение, отношения между братьями потеплели, и они, наконец, встретились. Наполеон принял Луи в Тюильри, объяснил ему свои замыслы, повторил, что главное его пожелание состоит в том, чтобы добиться от Англии мира; но чтобы добиться такового, у него нет союзника более полезного и необходимого, чем Голландия; что он ежедневно упрекает себя за то, что владеет этим краем и не умеет им воспользоваться; что одна только эта причина и доводит его до мысли о присоединении и что притязание увеличить и без того огромную империю здесь ни при чем.
Развивая эту тему со свойственной ему энергией и даже чистосердечием, ибо в ту минуту победа над Англией занимала его гораздо больше, чем расширение Империи, Наполеон сказал Луи во время одной из бесед: «Я придаю столь великое значение морскому миру и столь малое Голландии, что если бы англичане захотели начать со мной серьезные переговоры, я и не думал бы ни о присоединении вашей территории, ни о принуждении вас к жестоким мерам. Я оставил бы Голландию в покое, независимую и неприкосновенную». Затем, будто увлекшись, Наполеон добавил: «К беспрестанному расширению территории вынуждают меня англичане. Без них я не стал бы присоединять к своей империи ни Неаполь, ни Испанию, ни Португалию. Но для борьбы с ними мне пришлось захватить побережья. Если они продолжат, то вынудят меня присоединить и Голландию, и ганзейские города, и даже Померанию и Данциг. В этом они могут быть уверенны, и вы должны постараться заставить их это понять. У вас есть такая возможность, ибо ваши амстердамские торговцы связаны с английскими домами.
Воспользуйтесь их услугами, чтобы объяснить англичанам, что им грозит; сообщите им о возможном присоединении Голландии, что может стать для Англии огромным уроном, и добавьте, что они спасут вашу независимость и избавят себя от великой опасности, если начнут переговоры и заключат мир». И Наполеон тотчас же пришел к мысли начать с Англией переговоры, основанные на неминуемости присоединения Голландии. Континент умиротворен, должны были сказать голландцы, Наполеон окончательно занял место среди законных монархов, взяв в супруги эрцгерцогиню Австрийскую; прикрыл своими войсками все берега Севера; собирается реформировать Булонский лагерь, передвинуть в Испанию подавляющую массу сил и, вероятно, сбросить англичан в море; готовится ужесточить континентальную блокаду, дабы сделать ее непроницаемой; возможно, покорить Сицилию, оккупировать Голландию и даже присоединить ее к Французской империи, чтобы сполна завладеть ее ресурсами. Задумав подобную речь, Наполеон решил тотчас послать Рёеля обратно в Амстердам. Он должен был собрать министров и членов голландского Законодательного корпуса и предложить им отправить от своего имени надежного человека в Лондон, чтобы уведомить о происходящем британское правительство и молить его избавить Европу от несчастья присоединения Голландии к Франции. Невозможно было держать эти подробности в секрете от герцога Отрантского Фуше и пришлось их ему открыть. Министр тотчас задумал содействовать заключению мира, потрудившись над ним от собственного имени. Исполненный гордости из-за недавней своей инициативы с национальными гвардейцами во время Валхеренской экспедиции, он полагал, что станет еще более весомой фигурой, если после наступления всеобщего мира, предмета всеобщих желаний, часть заслуг за это великое благодеяние смогут приписать ему.
Горя нетерпением содействовать заключению мира, Фуше отправил в Лондон тайного агента, чтобы прощупать Британский кабинет, и отправил его без ведома Наполеона. Едва заслышав о новом плане, он сам подыскал посредника для предполагаемых тайных переговоров. Таковым оказался Лабушер, уважаемый глава Банковского дома Голландии, находившийся тогда в Париже по финансовым делам. Едва заговорили об открытии переговоров с Англией, как Фуше вспомнил о Лабушере и предложил его кандидатуру. Выбор был одобрен и сочтен весьма подходящим для сообщения такого рода, ибо требовался неофициальный агент, не привлекавший внимания и в то же время обладавший достаточным весом, чтобы быть принятым и внимательно выслушанным. Итак, Рёеля и Лабушера отправили в Амстердам, отложив все решения относительно Голландии. Луи хотел воспользоваться случаем и вернуться в свое королевство, но Наполеон, не желая отпускать брата, пока не прояснятся голландские дела, удержал его в Париже и обязал дождаться первых ответов от Лабушера. С некоторым трудом договорились о принципах, каким надлежало следовать во время переговоров, о власти, от имени которой следовало представляться в Лондоне, и об объеме мирных предложений.
Наиболее уместным сочли отправить Лабушера не от имени короля Луи, который не мог вступать в прямые сношения с англичанами, а от имени его министров Рёеля, Паулюса ван дер Хейма и Моллеруса, якобы посвященных королем в тайны французских дел. К такому человеку, как Лабушер, не могли не прислушаться, когда он объявит, что поскольку положение Наполеона вследствие его брака переменилось, от него можно, при искреннем желании, добиться мира и тем самым помешать новым захватам, печальным для Европы и прискорбным для самой Англии. Лабушеру дозволялось, не выговаривая никаких условий, заявить, что при готовности Англии пойти на некоторые жертвы, Франция, в свою очередь, поспешит принять те из них, которые удовлетворят достоинство и интересы обеих стран. Воспользовавшись средствами, к которым прибегали для сообщения меж собой англичане и голландцы, Лабушера тайно посадили на корабль в Брилле. Вскоре он прибыл в Ярмут и тотчас отправился в Лондон. Лабушер был партнером и зятем сэра Беринга, самого влиятельного из членов Ост-Индской компании, связанного тесной дружбой с маркизом Уэлсли, бывшим губернатором Индии и братом сэра Артура Уэлсли, командовавшего английскими войсками в Испании. Успех миссии Лабушера зависел от природы предложений, которые ему поручалось сделать, и от положения, в каком находился в ту минуту Сент-Джеймский кабинет. Лорд Чатам скончался вследствие Валхеренской экспедиции, премьер-министр герцог Портлендский умер, и влияние в кабинете унаследовал маркиз Уэлсли, сменивший Каннинга в министерстве иностранных дел и соединявший в себе просвещенный и непредвзятый ум с редким талантом просто и элегантно выражать свои мысли.
Положение английских министров, хотя большинство их были приняты в парламенте, было шатким. Они добивались успехов, но терпели и поражения. За сомнительной победой в Талавере последовало отступление в Эстремадуру, обладавшее для англичан, тем не менее, двумя преимуществами: оно удерживало французскую армию вдали от Португалии и позволило англичанам удержаться на Иберийском полуострове перед лицом всей мощи Наполеона. Великой неудачей для них стало поражение сорока тысяч солдат перед Антверпеном и принесение в жертву пятнадцати тысяч, погибших или пораженных почти неизлечимой лихорадкой. Положение министров оставалось непрочным, как и суждение страны об их политике. Оппозиция твердила, что продолжение войны безрассудно; что она приводит лишь к росту колосса, который пытаются уничтожить; что Англия непрестанно теряет союзников; что недавно была потеряна Швеция, а вскоре последует и потеря Америки; что на финансах страны лежит непосильное бремя и близится минута, когда сообщение с внешним миром станет разорительным; что упорство в подобной политике не благоразумно и не осторожно. Следует сказать, что для всех, кто не предвидел тогда будущих ошибок Наполеона, было немало причин склоняться к миру. Британское население мало ощущало военное положение и, можно сказать, привыкло к нему.
Англичане еще не испытывали сильного стеснения в торговле, ибо, потеряв рынки на континенте, нашли новые обширные рынки в открывшихся для их товаров испанских колониях. Им грозил серьезный ущерб только в том случае, если Наполеону удалось бы перекрыть путь на континент колониальным товарам. Узнав о прибытии Лабушера с важными сообщениями, маркиз Уэлсли поспешил с ним встретиться, принял его с великим почтением, внимательно выслушал, однако, выслушав, выказал крайнюю сдержанность и ограничился лишь общими заверениями в мирных расположениях, повторив, что если Франция искренне склоняется к миру, Англия, в свою очередь, охотно к нему склонится. Но он выразил величайшее сомнение в подлинных чувствах французского правителя и в качестве основания указал на саму скрытность миссии, секретной по форме, крайне неясной в предложениях и оставляющей всё в глубокой неопределенности. Маркиз Уэлсли повторил, что никакие тайные миссии и неопределенные предложения, не дающие обоснованной надежды прийти к почетному для Англии соглашению, приняты не будут. Что же касается опасности скорого присоединения к Франции Голландии, маркиз выказал к этому предмету полное равнодушие. В то время как Наполеон находил Голландию слишком английской, британский министр считал ее слишком французской, был сердит на нее за ничтожное содействие англичанам во время Валхеренской экспедиции и, казалось, не видел большой разницы между ее нынешним положением и присоединением к Франции. Что до неудобств в торговле, которыми грозили Англии, он не имел о них ясного представления, не предвидел их размаха и только повторял, что Англия давно готова к любым актам тирании на европейском побережье и заранее им покорилась.
Догадавшись о том, в чем ему не признались, проницательный сэр Беринг поделился своими соображениями с Лабушером. Он сказал ему, что Англия привыкла к войне и еще не страдает от нее настолько, чтобы уступить; что при великой тревоге за судьбу своей армии, она, тем не менее, успокоилась, увидев, как армия твердо держится на Иберийском полуострове; что дабы склонить Англию к миру, понадобится ее разгром, в настоящее время маловероятный; что можно быть уверенным в том, что она не согласится уступить Испанию государю из дома Бонапартов, и не питать в этом отношении никаких иллюзий. Убедившись, что дальнейшее пребывание в Лондоне не доставит ему никаких новых разъяснений, Лабушер вернулся в Голландию и дал знать королю Луи в Париж о результатах поездки, оставшейся для всех совершенной тайной. Из его сообщения стало очевидно, что подлинным препятствием для сближения является Испания и что, уже бросив тень на славу Наполеона и изнурив его финансы и армии, во всяких последующих переговорах она останется непреодолимой помехой для заключения мира, если не удастся одержать над англичанами на Иберийском полуострове решительную победу. К несчастью, Наполеон так же привык к Испанской войне, как Англия — к войне морской, которую она вела со всем миром. Получив ответ Лабушера, он отказался от мысли поколебать Англию угрозой присоединения Голландии к Франции и решился отложить переговоры и незамедлительно приступить к устранению всех разногласий с собственным братом. Нужно было окончательно определиться в отношении Голландии, ибо переговоры, будучи на неопределенное время отложенными, не смогли доставить средство решить возникшие разногласия заключением мира. Наполеон же жаждал скорейшего решения, дабы тотчас приступить к полному закрытию побережья Северного моря, продолжая считать присоединение Голландии к Франции наиболее верным средством добиться такого результата.
Однако, видя огорчение брата и поддавшись мольбам матери и сестер, он был готов отступиться от части своих требований. Из любви к королеве Гортензии и императрице Жозефине он уже обеспечил судьбу старшего сына Луи, передав ему герцогство Бергское, освободившееся после вступления Мюрата на неаполитанский трон. Вовсе не увидев в таком дарении свидетельства любви, Луи убедил себя, напротив, в том, что его хотели оскорбить, лишив возможности воспитать собственного сына, который, став несовершеннолетним правителем зависимого от Империи герцогства, переходил под опеку главы императорской семьи, то есть самого Наполеона.
Фредерика Шарлотта Прусская. Дочь от первой жены. Забегая вперед скажу, что воспитывала ее бездетная жена Фридриха, замуж ее отдали в Англию, но ее отношения с мужем не сложились, далее оказалось, что у нее не может быть детей - и в итоге они расстались. Остальную жизнь она посвятила собачкам, кошечкам, обезъянкам, а еще азартным играм с грандиозными ставками... Это оказалось все, на что были способны супруги. Они все более жили своими жизнями - Фридрих Вильгельм наслаждался актрисками, а Елизавета Кристина меж тем тоже осмотрелась и обнаружила вокруг красивых гвардейцев и обаятельных артистов. Ну и не стала отставать от супруга, окунувшись, по его примеру, в пучину разврата...
Дело закончилось пошлой влюбленностью в некоего музыканта Пьетро, беременностью от него, и попыткой совместного побега в духе любовных романов... Только конец был не романтическим. Их поймали, Пьетро отрубили голову, беременность пришлось вытравить, муж с ней развелся, а ее саму до конца дней закрыли в дальнем замке под арестом, лишив связи с родными и близкими. Она прожила 93 года, но никогда больше не видела ни дочь, ни родителей, ни братьев и сестер. А вот бывший муж как - то раз навестил... В общем, пришлось жениться еще раз. Опять, естественно, по расчету. Не очень умная, не очень красивая, но семейноориентированная. Так что с ней не было риска получить в прусскую королевскую семьи приблудного бастарда. Фридрих Вильгельм и ее не любил, но вот детей они родили уже целых 8 штук, что говорит о терпимом характере Луизы.
Шесть детей дожили до взрослого возраста. Королева ими сама занималась, и, в общем, не лезла в личную жизнь своего мужа, который все так же продолжал свое бесконечное путешествие по постелям актрисок. Единственным, что реально беспокоило Луизу, были деньги. Ей их совершенно не хватало, а супруг тратил на любовниц и незаконных детей несоизмеримо большие суммы, чем на содержание законной семьи. Бегло ознакомимся с их детьми, раз уж уже посмотрели на старшую дочь от первого брака: Фридрих Вильгельм III 1770 — 1840 король Пруссии. Принц Фридрих Людвиг Карл Прусский 1773 - 1796 гг. Фридерика Луиза Вильгельмина Прусская 1774 - 1837 гг. Помимо уходящих за горизонт отрядов мимолетных любовниц, у Фридриха Вильгельма была долгоиграющая любимая женщина. Вильгельмина Вильгельмина Папенька графини, как нетрудно догадаться, припомнив излюбленный круг общения Фридриха Вильгельма, одной рукой играл на трубе в оркестре, а другой содержал трактир. Просто идеальное сочетание - все, как любил, тогда еще, кронпринц!
Фридрих Великий, заметив эту связь начал ее поощрять - но только для того, чтобы как то остановить безудержный разгул наследника, сфокусировав его, пусть на таком, но на одном объекте.
В Освободительных войнах 1813 года он находился при штабе Блюхера. В битве при Лютцене 2 мая он командовал кавалерийским резервом на левом фланге, а в Битве народов под Лейпцигом обеспечивал соединение северных войск с Блюхером. Позднее он повёл 8-ю бригаду армейского корпуса Йорка через Рейн и отличился при Шато-Тьери , Лаоне и под Парижем, проявив храбрость и полководческий талант.
После заключения первого Парижского мира принц Вильгельм сопровождал короля в Лондон и присутствовал на переговорах в ходе Венского конгресса. В 1815 году он возглавил кавалерийский резерв IV армейского корпуса.
After the Treaty of Paris 1814 , the Prince accompanied the king to London and then attended the negotiations of the Congress of Vienna. After the second Treaty of Paris , he lived mostly in Paris and sometimes at his Fischbach Castle in Kowary in the Riesengebirge mountains. From 1824 to 1829 he was governor of the Confederate Fortress at Mainz; from 1830 to 1831 he was governor-general of the Rhine Province and Westphalia. In this capacity, on 20 September 1831 he opened the first rail line on German soil from Hinsbeck via the Deilbach valley to Nierenhof.
Вильгельм Прусский (1783—1851)
| Prince Wilhelm of Prussia (1783–1851) | принц прусский, генерал от кавалерии и младший брат короля Фридриха Вильгельма III. |
| Вильгельм Прусский (1783—1851) — Энциклопедия | Рис. 1. Битва при Гогенфридеберге, атака прусской пехоты. |
| Вильгельм Прусский (1783—1851) | 28 сентября 1851 г., Берлин) был сыном Фридриха Вильгельма II Прусского и Фредерики Луизы Гессен-Дармштадтской. |
КОНТИНЕНТАЛЬНАЯ БЛОКАДА
Принц Вильгельм Пруссии (3 июля 1783, Берлин – 28 сентября 1851, Берлин) был сыном Фредерика Виллема II Пруссии и Фредерикой Луизой Hesse-Дармштадта. Friedrich Wilhelm Karl von Preußen; 3 июля 1783[1][2], Берлин[3] — 28 сентября 1851[1][2], Берлин[3]) — принц Прусский, генерал кавалерии, генерал-губернатор Рейнской провинции и союзной крепости Майнц. Фридрих-Вильгельм-Карл (1783–1851) — принц, младший сын короля Пруссии Фридриха-Вильгельма II и королевы Луизы-Фридерики (урожденной принцессы Гессен-Дармштадтской). 02 ноября 2021 Андрей Белоусов ответил: Вильгельм II пришёл к власти в 1888-м году недолгого правления своего отца Фридриха III. принц прусский, генерал от кавалерии и младший брат короля Фридриха Вильгельма III. Friedrich Wilhelm Karl von Preußen; 3 июля 1783(17830703), Берлин — 28 сентября 1851, Берлин) — принц Прусский, генерал кавалерии, генерал-губернатор Рейнской провинции и союзной крепости Майнц.
Вильгельм 1 император германии сообщение
Главная» Новости» Накануне выступления на сенатской площади декабристы избрали диктатором. Заполучив власть в свои руки, Вильгельм I первым делом занялся преобразованием прусской армии. Prince Wilhelm of Prussia (1783–1851) was the son of Frederick William II of Prussia and Frederika Louisa of Hesse-Darmstadt. Wilhelm II, German Emperor | International Encyclopedia of the. принц прусский, генерал от кавалерии и младший брат короля Фридриха Вильгельма III.
Брак и проблема
- Принц Вильгельм Прусский (1783–1851) - Prince Wilhelm of Prussia (1783–1851) - Википедия
- Кто развязал войну
- Navigation menu
- Имя прусского короля
Вильгельм Прусский (1783-1851)
Тем самым Вильгельм II хотел отвлечь кузена от европейских дел и переключить его внимание на Японию. Там, руководствуясь в первую очередь родственными и дружескими отношениями, они составили некое подобие договора. Документ предполагал тройственный союз Германии, Франции и России против азиатских стран и Англии. Получив подпись Николая II, Вильгельм II ликовал, несмотря на то, что ни одно из имперских правительств этот документ, составленный во время братских бесед, не приняло.
Тем не менее Вильгельм II считал соглашение своей личной политической победой. В августе 1907 года, после разрешения споров вокруг Афганистана, Великобритания и Россия заключили договор, окончательно сформировавший Антанту. Кайзер, надеясь подорвать позиции Британии на Ближнем Востоке, сблизился с Османской империей.
Строительство железной дороги Берлин-Стамбул и дружба с турками втянули Германию в конфликт на Балканах, в котором уже участвовали Австро-Венгрия и Российская империя. Вена аннексировала Боснию и Герцеговину, из-за чего Петербургу пришлось искать среди других крупных держав поддержки против усиления Габсбургов на полуострове. Вильгельм II воспринял действия Австро-Венгрии как предательские, но опасность потерять последнего союзника принудила его смирить гнев и сохранить союзнические обязательства с Габсбургами.
Вильгельм II в форме русского пехотного полка, носившего его имя. Колоризированное фото. Последняя получила контроль над Марокко.
Необходимость поддерживать дряхлую Австро-Венгрию на Балканах в её противостоянии с Россией, принявшей сторону Сербии, в совокупности с конфронтацией с Англией и Францией привело к тому, что Европа оказалась на грани катастрофы. Неизвестно, как сложилась бы ситуация, если бы Вильгельм II прислушался к Бисмарку, настаивавшему на дружбе с Россией. Мировая война До убийства Франца Фердинанда Вильгельм II проводил довольно миролюбивую политику, стараясь избегать открытых конфликтов.
Но покушение на жизнь венценосной особы изменило его пацифистские настроения. Кайзер был уверен, что Николай II никогда не вступится за страну, укрывающую у себя преступников, подобных тем, что в 1881 году убили его деда Александра II. Кайзер не учёл роль российского правительства в принятии столь важных решений.
Когда германское правительство просило императора повлиять на Австро-Венгрию, чтобы не допустить начала военных действий против сербов и России, Вильгельм II настоял на том, что сербы должны быть наказаны и что у Габсбургов есть на то все права. Главным мотивом войны Германии против Сербии для императора были личные представления о неприкосновенности монарха, а не желание помочь разваливавшейся империи Габсбургов. Растущая роль социал-демократов в рейхстаге означала усиление в обществе антимонархических идей.
Тем более сильно это стало проявляться к 1918 году, когда голод, отсутствие веры в победу и ненависть к правящему режиму сформировали желание добиться мира любой ценой и облегчить страдания. К концу Первой мировой кайзер утратил связь с реальностью. На одной из встреч с представителями социал-демократов в июле 1917 года Вильгельм II уверял политиков, что через пару месяцев Франция падёт, а остальные страны Европы присоединятся к Германии в войне против Англии.
Помимо уходящих за горизонт отрядов мимолетных любовниц, у Фридриха Вильгельма была долгоиграющая любимая женщина. Вильгельмина Вильгельмина Папенька графини, как нетрудно догадаться, припомнив излюбленный круг общения Фридриха Вильгельма, одной рукой играл на трубе в оркестре, а другой содержал трактир. Просто идеальное сочетание - все, как любил, тогда еще, кронпринц! Фридрих Великий, заметив эту связь начал ее поощрять - но только для того, чтобы как то остановить безудержный разгул наследника, сфокусировав его, пусть на таком, но на одном объекте.
Вильгельмина получила практически официальный статус фаворитки и родила возлюбленному 5 детей. Впрочем, выжила только одна дочь: Марианна Дидерика Фридерика Вильгельмина фон дер Марк 1780-1814 гг. Портрета нет. Марианна успела трижды сходить замуж и родить 3 детей.
Вильгельмину же Фридрих Вильгельм потом отдал замуж за своего камердинера, что не гарантировало окончания их отношений. После смерти короля его наследник попытался ей инкриминировать гос. Но она исхитрилась не только многое вернуть, но и еще раз ненадолго сходить замуж - в 48 лет за 22-х летнего поэта... В общем, они с Фридрихом Вильгельмом действительно были ягодами с одного поля...
Фридрих Вильгельм тем временем продолжил отжигать. Нашел он ее прямо при дворе - девица была фрейлиной супруги Фридриха Великого, его дяди. И звали ее Юлия Амалия Елизавета фон Фосс 1766-1789 гг. Из хорошей семьи.
Не легкомысленная. Не красавица. Не особенно умная. Его ухаживания она сразу отвергла.
Узрев все это он сразу выдал замуж Вильгельмину и нацелился на новое счастье. Юлия Амалия Елизавета фон Фосс. Познакомились они еще в 1783 году. Как только в 1786 году наш герой стал королем, он вплотную занялся вопросом.
Юлия, кстати сказать, не горела желанием иметь с ним дело. Ее пришлось долго убеждать спасти короля от дурной компании. Но спасти она соглашалась только законным путем и только с согласия королевы. Законная супруга Луиза.
К примеру, голландцы, отправляясь к берегам Франции за солью для своей солонины, были вынуждены заходить в Лондон, чтобы заплатить за разрешение импортировать это сырье для их главного промысла. Американцы, возмущенные двойным нарушением прав нейтральных стран, которое вменяли в вину главным образом англичанам как провокаторам, издали так называемый закон эмбарго, которым запретили своим судам плавание между Францией и Англией и вообще к Европе. Они предписали им осуществлять сообщение исключительно между американскими побережьями и решили использовать собственный хлопок, занявшись его производством. Запретив себе приближаться к английским и французским берегам, американцы объявили подлежащим аресту любое английское или французское судно, дерзнувшее приблизиться к берегам Америки.
Между тем большинство американских арматоров, не столь гордых, как их правительство, нарушали эти законы. Так, поскольку эмбарго касалось только тех, кто возвращался в порты, большинство продолжали искать приключений в морях, рассчитывая, что подобные меры не продержатся более года-двух, и жили, переходя из одного порта в другой за счет отправлявших их торговых домов. Почти все они отправлялись в Англию за колониальными продуктами, которыми были переполнены лондонские склады, и перевозили их за свой счет или за счет английских, голландских, ганзейских, датских и русских торговцев. Они покупали лицензии, брали себе в сопровождение британские корабли и шли в Кронштадт, Ригу, Данциг, Копенгаген, Гамбург, Амстердам и даже Антверпен, Гавр и Бордо, представляясь повсюду нейтралами, ибо были американцами, и утверждая, что не сообщались с Англией.
Их без особых уговоров принимали в России, Пруссии, Гамбурге, Голландии, где только и мечтали быть обманутыми. Чуть больше трудностей они встречали в Антверпене, Гавре и Бордо, но и там нередко находили средство обмануть бдительность имперской администрации, почти всегда неспособной убедиться в факте сообщения с Англией и подчинения ее законам. Греки, принявшиеся торговать в Средиземном море под турецким флагом, шли на Мальту за сахаром, кофе и английским хлопком и доставляли свой товар в Триест, Венецию, Неаполь, Ливорно, Геную и Марсель, называя себя нейтралами, ибо плавали под турецким флагом; доказать незаконность их торговли было так же трудно, как незаконность операций американцев. Франция была крайне заинтересована в пресечении обширной подпольной торговли.
В самом деле, если бы англичане потеряли возможность сбывать в Европе колониальные товары, их торговля была бы рано или поздно парализована. Огромное количество счетов, основанных на этой торговле и депонированных в Банке Англии, было бы опротестовано; кредит банка был бы подорван, и его векселя, ставшие после отмены платежей в серебре единственным и главным платежным средством Англии, настигло бы немедленное падение. Как же тогда завозить великое множество товаров, без которых английская роскошь не желала обходиться даже во время войны? И главное, чем оплачивать содержание на Иберийском полуострове английских армий, которые без золота и серебра не могли добиться от союзников ни хлеба, ни мяса, ни вина?
Если учесть, что одна из двух английских политических партий хотела войны, а другая мира, станет понятно, что усугубление крупных военных неудач новым падением ценных бумаг вооружило бы партию мира и приблизило бы срок примирения на море и на континенте, и задача Наполеона будет, наконец, выполнена. К каким бы жестким мерам ни прибегал Наполеон, важность цели извиняла его действия. Понимая, как трудно понять, подчинились мнимые нейтралы английским законам или нет, он принял радикальное решение, разом сняв все затруднения. Он приказал закрыть французские и союзнические порты и для турок, и для американцев, и опирался при этом на весьма основательные доводы.
Что касается османцев, заходивших главным образом во французские или принадлежавшие Франции порты, такие как Марсель, Генуя, Ливорно, Неаполь, Венеция и Триест, Наполеон повелел принимать их временно, отсылать бумаги в Париж на изучение начальнику таможен и ему самому, и лишь после такого строгого расследования избавлять их от конфискации наказания, полагавшегося за любую контрабанду. Неприятностей от подобного обращения с греками, выдававшими себя за османцев, ждать не приходилось, ибо Порта ими не интересовалась, да и Франция не особенно беспокоилась о ее мнении. А вот жесткие меры в отношении американцев могли доставить серьезные осложнения. Чтобы эти страны подчинились, недостаточно было приказать, нужно было представить правдоподобные и весомые доводы.
Кроме того, американцам покровительствовало сильное правительство, которое не следовало задевать, дабы не упустить шанс довести его в ближайшем будущем до объявления войны Великобритании. Наполеон запретил принимать американцев во французских портах и настоял на том, чтобы им запретили въезд в Пруссию и в Россию, ссылаясь на весьма убедительный довод о том, что они только выдают себя за американцев. Некоторые из них и в самом деле были мнимыми американцами; другие, давно покинув родину и сделав своей единственной родиной британские пакгаузы, не имели уже права на поддержку своего правительства. Наполеон пошел еще дальше и, не ограничившись закрытием портов континента, приказал арестовывать их суда во французских и зависевших от Франции портах.
А затем энергично потребовал того же от Пруссии, Дании и России. При этом он ссылался на американский приказ арестовывать французские суда. Наполеон не был разгневан так, как хотел показать, он только искал благовидный предлог для ареста в Голландии, Франции и Италии американских судов, занимавшихся контрабандой. Он секвестровал множество таких судов, и их богатые грузы пополнили казну ресурсами, почти равными тем, что доставляли военные контрибуции.
Впрочем, Наполеон был заинтересован в сближении с американцами, дабы поссорить их с англичанами, и начал переговоры с представлявшим в Париже правительство Соединенных Штатов генералом Армстронгом, без колебаний признав, что Берлинский и Миланский декреты — меры насильственные, хоть и вызванные, в свою очередь, насилием. Он утверждал, что у него нет иных средств, чтобы ответить на наглые притязания британцев, и объявил, что готов отказаться от исполнения декретов в отношении американцев при условии, что и они воспротивятся британской тирании и заставят англичан отменить злополучные приказы, или же объявят им войну. Арестовывать американские суда во Франции и даже в ганзейских городах, в устье Эльбы и Везера, где располагались французские войска, было нетрудно. Однако далеко не просто было осуществлять таковые аресты в Голландии, где король Луи противился волеизъявлениям брата и куда направлялось множество контрабандистских судов; в Дании, охотно служившей хранилищем запрещенных товаров и переправлявшей их на континент через границу Гольдштейна; в Пруссии, не желавшей мучить свое население ради триумфа Наполеона над Англией; и в России, чрезвычайно дорожившей торговлей с британцами, которым она продавала свои сельскохозяйственные продукты, единственное достояние ее вельмож.
Наполеон еще мог стерпеть, хоть и с досадой, сопротивление Дании, Пруссии и России, сетуя на них с горячностью, несообразной его нынешней примирительной политике, но он не мог вынести того, что с самой явной недобросовестностью на всем европейском побережье сталкивается в Голландии, покоренной французским оружием и ставшей королевством его брата. Претензии Наполеона позволяют легко догадаться о причине, побудившей его при последнем распределении войск разместить несколько старых дивизий Массена у голландских границ. Видя, что не может помешать голландцам предаваться контрабанде, он издал декрет, запрещающий всякие торговые отношения с ними. Это означало нанести им смертельный удар, ибо голландцы и так были наполовину отделены от англичан состоянием войны, а после того как французские законы отделили их и от континента, они оказывались обреченными на голодную смерть.
Тогда король Луи бросился брату в ноги и, пообещав изменить свою политику, добился отмены декрета. Однако обещания его оказались пустыми, и вскоре, несмотря на требования Франции, американцы были допущены во все порты Голландии. При новом акте неподчинения Наполеон не выдержал, восстановил декрет и объявил о плане присоединения Голландии к Франции. В самом деле, с некоторого времени этот план начал его занимать.
Обнаружив, что не может добиться от Голландии, даже под управлением брата, ни эффективного содействия военно-морских сил, ни искреннего содействия торговым ограничениям, он решил присоединить ее к Империи, что бы о том ни подумали. Печальные и горькие речи Луи не могли заставить Наполеона переменить решение, однако его останавливали семья, остатки привязанности и Европа. Адмирал Верюэль, чьи заслуги он высоко оценил и который питал к нему признательность, оставаясь патриотом своей родины, старался предотвратить досадную вспышку и уговаривал братьев встретиться. Наполеону этого не хотелось, ибо он опасался, что уступит в присутствии брата; Луи желал встречи ничуть не более, ибо страшился попасть в Париже под слишком могучую руку, а также опасался встретить королеву Гортензию, свою жену, от которой удалился.
Тем не менее, по настоянию адмирала Верюэля, сделавшего за обоих братьев шаги, которых ни один из них не хотел делать сам, Луи покинул Гаагу и прибыл в Париж, дабы покончить со ссорой. Братья вступили в переговоры, и в качестве первого акта повиновения Луи согласился арестовывать американцев, проникавших в порты Голландии. Затем Наполеон занялся выполнением своих декретов в других северных государствах. Его коварному и нещепетильному в выборе средств уму весьма нравилась идея впускать в порты мнимых нейтралов, с тем чтобы затем секвестровать их.
Наполеон приказал своим агентам в ганзейских городах арестовывать мнимых нейтралов и рекомендовал Дании и Пруссии впускать их и тотчас арестовывать, будучи уверен, что под видом американцев окажутся арестованы одни англичане. Дания и Пруссия робко возражали, что не все американцы контрабандисты и что их документы активно проверяют, дабы убедиться, что они не заходили в английские порты. Данию извинить было трудно, ибо Англия относилась к ней с непримиримой враждой, тогда как Франция, напротив, была ее надежным и верным другом; кроме того, дело касалось драгоценнейших ее прав, и она, как никакое другое государство, была заинтересована в сопротивлении порядкам, которые англичане пытались установить на морях. Пруссию же, побежденную и угнетенную, не интересовавшуюся морскими вопросами, легко можно было извинить за то, что она столь неохотно содействует триумфу политических комбинаций своего покорителя и не хочет идти ради него на жестокие жертвы.
Тем не менее она не отвечала категорическим отказом на пожелания Наполеона, но уклонялась от объяснений и впускала американцев, не подвергая их аресту. Наполеон предложил Пруссии комбинацию, достойную мошенников, которым объявил войну. В то время в порты Старой Пруссии, в частности, в Кольберг, где у французов не было ни одного солдата, ожидалось прибытие многочисленных караванов под фальшивым американским флагом. Вы сдадите мне их грузы, а я вычту их стоимость из прусского долга».
Нужно заметить, что он был близок к успеху в этих странных переговорах. На всем северном побережье мнимым американцам осталась доступной только Шведская Померания, которую Наполеон вернул Швеции после случившейся там революции, вполне объяснимой при короле, чьи постоянные сумасбродства ставили под удар достоинство и безопасность его страны. Мы видели, как безрассудно распорядился Густав IV своими войсками во время печальной Финляндской войны. Разозлившись на Данию, шведский король, вместо того чтобы бороться с Россией, от которой он мог бы еще долго оборонять Финляндию, передвинул значительные силы к Норвегии для ее захвата и к Зунду, чтоб угрожать Копенгагену.
Шведы пришли в отчаяние, потеряв Финляндию вследствие дурного использования доблестных войск, и взбунтовались против слабоумного короля. Мятеж вспыхнул в норвежских войсках, и армия, под предводительством некоего храброго и решительного офицера, передвинулась на Стокгольм. Напрасно верные слуги короля Густава IV пытались его вразумить и умоляли принести восставшей нации необходимую жертву. Он впал в род неистовства, неизвестно зачем бросился на меч одного из адъютантов, был, наконец, обезоружен и заключен под надзор как больной, пораженный буйным помешательством.
Срочно созванный парламент объявил его неспособным править и призвал на трон его дядю, герцога Сёдерманландского, государя мягкого и благоразумного, который уже был регентом до совершеннолетия отрешенного от власти короля. Дабы предотвратить еще большие несчастья, новый монарх заключил мир и с Россией, и с Францией. Мир с Россией стоил Швеции Финляндии, мир с Францией, напротив, принес ей возвращение Померании и Штральзунда, захваченного французами в 1807 году и остававшегося в их владении до 1810 года. Наполеон согласился возвратить их при условии абсолютного закрытия для англичан шведских портов, в особенности Штральзунда.
К несчастью, после потери Финляндии не было для шведов более жестокой жертвы, чем отказ от торговли с британцами. В те времена почти все страны Балтики, богатые сельскохозяйственными продуктами и таким сырьем для флота, как железо, дерево, пенька и смола, не могли обходиться без Англии либо без Франции и совсем не могли обходиться без них обеих сразу. Ссора с Францией оставляла им сообщение с Англией и к тому же делала орудием выгодной контрабанды. Но ссора с Англией, закрывая для них британские порты и не открывая при этом плотно заблокированные французские, была равноценна ссоре с обеими державами.
Пообещав Наполеону порвать с англичанами, шведы и в самом деле закрыли для них склады Гётеборга, расположенные столь удобно для контрабандистов, тотчас разрешив им, однако, перевести склады на соседние острова. Наполеон, поставленный обо всем в известность, был весьма недоволен. Он напомнил Швеции причины, побудившие его объявить войну Густаву IV и заключить мир с герцогом Сёдерманландским, и объявил, что вновь оккупирует Шведскую Померанию и даже возобновит со Швецией войну, если предписания в отношении британской коммерции не будут строго соблюдаться. Из всех северных кабинетов только Санкт-Петербургский наполовину признавал свое противодействие.
Скрывая неудовольствие от действий Наполеона в вопросе брака и в вопросе Польши, скрывая подозрения, внушенные сближением Франции с Австрией, этот кабинет имел причину до поры до времени переносить всё: причина эта состояла, как мы знаем, в желании закончить войну с турками и вырвать у них Молдавию и Валахию. Дело стоило того, чтобы потерпеть, не жалуясь на неприятности. К тому же мысль о новой войне с Францией не улыбалась тогда ни одному здравомыслящему человеку в России. Тем не менее Александр, хоть и решившись многое стерпеть, сохранял, помимо личной гордости, гордость великой империи.
Задетый притязаниями Наполеона на господство на всем северном побережье, от Амстердама, Бремена и Гамбурга до Риги и даже Санкт-Петербурга, Александр покорился, в виду цели, которую преследовал на Востоке, но хотел, чтобы в отношении его собственного государства Наполеон согласился на некоторые оговорки. Он желал этого из весьма законного чувства достоинства, а также по менее благовидной причине торговой выгоды. Александр привел французскому правительству довод, который приводили и другие государства и который ничего не стоил, пока существовал американский закон об эмбарго, а именно, что не все американцы мошенники, что он впускает только тех, кто занимается честной торговлей, что он непременно будет арестовывать всех остальных, и что, будучи лишен торговли с Англией, он желает во что бы то ни стало сохранить торговлю с Америкой. Аргумент никуда не годился, ибо закон об эмбарго делал нарушителями всех американцев, плывущих в Европу, и к тому же было наверняка известно, что англичане не пропускают ни одного судна, не заставив его уплатить навигационную пошлину и не нагрузив своими товарами.
К несчастью, Наполеон, в неумеренном желании получить все выгоды одновременно, предоставил нарушителям континентальной блокады весьма убедительные доводы против себя, дозволив сообщение с Великобританией посредством лицензий. И вот как он дошел до подобных исключений из собственной системы, которые привели его к противоречию с самим собой. В конце 1809 года у англичан возникла крайняя надобность в зерне, и во все времена они нуждались в сырье для флотских нужд. Поэтому они разрешили всем, даже неприятельским, судам привозить зерно, дерево, пеньку, смолу, не вынуждая их платить пошлину, которая могла ударить по самим англичанам, вызвав вздорожание сырья, которым они хотели себя обеспечить.
Вследствие столь корыстного допущения у набережных Темзы появились бельгийские, голландские, ганзейские, датские и русские корабли — корабли стран, которые находились в состоянии войны с Великобританией. Обнаружив, что англичане столь незаурядным способом получают нужное им сырье, Наполеон решил и сам воспользоваться этим, чтобы вынудить их принимать французские товары, и предоставил свободный проход судам, которые грузили на борт не только дерево, пеньку и зерно, но и шелковые ткани, сукно, вино, коньяк и сыры. Взамен он позволял доставлять сырье, которого недоставало французским мануфактурам, такое как индиго, кошениль, рыбий жир, экзотические породы дерева, медь и проч. И подобно тому как французские корабли стали появляться в Англии, английские корабли стали появляться во Франции.
И те и другие плавали с пропусками, называемыми лицензиями, лгали в обеих странах о своем происхождении и весьма способствовали распространению подпольной торговли. Французы, вынужденные везти вместе с зерном шелковые ткани, при входе в Темзу передавали их контрабандистам, которые брали на себя подпольный ввоз в страну. Англичане, вынужденные ради свободного выхода из своих портов вывозить хлопковые ткани, запрещенные к ввозу во Францию, отдавали их контрабандистам у берегов Франции и являлись во французские порты только с дозволенными товарами. Подобные незаконные перевозки развращали торговцев, приучая их к обману и даже к подлогу, ибо в Лондоне открыто занимались изготовлением фальшивых бортовых документов.
Это были великие неудобства при посредственных выгодах, ибо во Франции с 1809 по 1810 год оборот торговли по лицензиям не превысил 20 миллионов, включая ввоз и вывоз. Но самая большая опасность такой торговли заключалась в том, что она ставила Францию в противоречие с самой собой, поистине нестерпимое, особенно в глазах тех, от кого она требовала строжайшего соблюдения континентальной блокады. Между тем Наполеон упорно проводил в жизнь свою систему: наблюдал за побережьями Франции и союзнических стран, требовал введения таможен и французских войск в Голландии, поручил Даву охрану Бремена, Гамбурга и Любека, пригрозил вновь оккупировать Шведскую Померанию, заставил Пруссию закрыть Кольберг и Кенигсберг, настойчиво побуждал Россию закрыть Ригу и Санкт-Петербург и был близок к достижению великих результатов. Разумеется, оставалось еще некоторое количество полуоткрытых входов для британских товаров, но эти товары, вынужденные отправляться далеко на кораблях на север, а затем спускаться на юг на русских телегах, прибывали к месту потребления обремененными такими расходами, что их сбыт становился невозможен.
И если бы континентальная блокада продолжала настойчиво поддерживаться, она неминуемо привела бы Великобританию к нестерпимой депрессии. Стараясь принудить англичан к миру посредством разгрома их войск на Иберийском полуострове и разорительной системы торговых ограничений, Наполеон одновременно и с равной активностью занимался внутренними делами Империи. Наконец-то он взялся за разрешение запутанных вопросов культа, не самое малое из дел, что навлекла на него безудержная пылкость нрава. Перевезенный в Савону папа оставался там на положении узника и упорно отказывался исполнять обязанности апостольского престола.
Раскола, как в последние дни Революции, не произошло: духовенство в ту эпоху оставалось единым, спокойным, покорным, повсюду единообразно отправляло культ, не знало или притворялось, что не знает, о папской булле, отлучившей Наполеона от Церкви, и почти повсеместно порицало папу за то, что он прибег к столь крайней мере. В то же время, даже те, кто так думал, не одобряли похищения папы, скорбели о его пленении и желали скорейшего окончания такого положения вещей, огорчительного для добрых католиков и способного рано или поздно перерасти в раскол. Почти все единодушно желали, чтобы папа договорился с Наполеоном и получил от него учреждение, достойное главы Церкви, не надеясь и даже не желая, чтобы понтифик добивался возвращения мирского владычества, которое считалось тогда безвозвратно утраченным. Так думало подавляющее большинство духовенства.
Но пламенное меньшинство, отвергшее некогда Конкордат и разделявшее ненависть старых роялистов, рисовало удручающие картины страданий папы, активно распространяло буллу об отлучении и открыто призывало к расколу. Фанатики утверждали, что плененный папа должен отказаться от исполнения своих функций, а лишенное общения с главой Церкви католическое духовенство должно отказаться от совершения таинств. Словом, священники, чтобы поставить Наполеона в тупик, готовы были дойти до приостановки отправления богослужений. Папа, хоть и пребывавший в Савоне под неусыпным надзором, скрытым под знаками великого почтения, сообщался с мятежной частью католиков и, не хуже них понимая тактику момента, непрестанно отказывался от исполнения своих папских обязанностей.
Он не хотел ни утверждать новых епископов, назначенных Наполеоном, в результате чего пустовало уже двадцать семь кафедр, ни продлевать епископам полномочия на некоторые послабления, в том числе на заключение браков до достижения брачного возраста. Таким образом, насколько это было в его силах, он прерывал осуществление культа во Франции, что могло обернуться или против самого культа, или против правительства, в зависимости от того, встанет население на сторону папы или на сторону императора. Папа жил в епископском дворце Савоны, каждый день служил мессу и раздавал благословения верующим, нередко являвшимся издалека. Пий VII вежливо принимал представителей власти и на их просьбы приступить к исполнению обязанностей понтифика отвечал, что не свободен, лишен советников и в изоляции не способен совершать никаких действительных актов.
Между тем необходимо было с этим покончить и прийти к какому-нибудь соглашению. Наполеон хорошо это понимал, ибо временных средств, применяемых для управления Церковью без участия ее главы, было недостаточно. После ссоры с Римом в Империи пустовало двадцать семь кафедр, а ведь всякому известно, что без епископа или его представителя все дела в епархии замирают и прекращаются даже некоторые акты гражданской жизни, ибо у католиков и мирская жизнь освящается религией. Наполеон поспешил назначить новых епископов и приказал двадцати семи прелатам, хоть и не введенным в должность, приступить к управлению епархиями.
Чтобы доставить им к тому возможность, он прибег к средству, указанному древними обычаями Церкви, и приказал присвоить им достоинство капитулярных викариев. В самом деле, когда какая-нибудь кафедра освобождается вследствие кончины пастыря, епархиальный капитул избирает временного управителя кафедрой, в звании ка-питулярного викария, который и исполняет функции епископа до введения в должность нового епископа, ограничиваясь при этом исполнением самых незаменимых функций и не пользуясь полагающимися епископу привилегиями. Наполеон пожелал, чтобы назначенные им лица получили достоинство капитулярных викариев, но почти повсеместно столкнулся с горячим сопротивлением. Почти везде капитулы уже избрали временных управителей.
Они указывали, что выборы уже проведены, а наиболее смелые дерзали утверждать, что подобный прием есть лишь уловка, призванная обойти процедуру канонического утверждения папой, и отрицали, что церковные правила позволяют присваивать назначенным епископам достоинство капитулярных викариев. Наполеона, однако, их возражения не смущали, ибо он был уверен, что вскоре заключит с папой соглашение. Дабы победить его уже принятыми решениями, на отмену которых никто не посмеет надеяться, он поспешил узаконить присоединение Римского государства. Он уже провозгласил присоединение герцогств Пармы и Пьяченцы в качестве департамента Таро и Тосканы в качестве департаментов Арно, Омброне и Медитеране.
In 1808, he represented Prussia at the Congress of Erfurt. Later, he had a prominent role in the transformation of Prussia and its army. After the Treaty of Paris 1814 , the Prince accompanied the king to London and then attended the negotiations of the Congress of Vienna. After the second Treaty of Paris , he lived mostly in Paris and sometimes at his Fischbach Castle in Kowary in the Riesengebirge mountains.
КОНТИНЕНТАЛЬНАЯ БЛОКАДА
Вильгельм Прусский (1783—1851). Разделы: Original: Original: %281783—1851%29. 02 ноября 2021 Андрей Белоусов ответил: Вильгельм II пришёл к власти в 1888-м году недолгого правления своего отца Фридриха III. Уровень воды в реке Ишим подобрался к отметке в 12 метров, в итоге в тюменском селе Абатское и еще 22 населенных пунктах объявили экстренную эвакуацию из-за угроза подтопления домов и целых улиц. За сутки вода, которая, по словам губернатор региона. Фридрих Вильгельм Карл Прусский — принц Прусский, генерал кавалерии, генерал-губернатор Рейнской провинции и союзной крепости Майнц. С 1842 года был женат на Марии Прусской (1825—1889), внучке Фридриха Вильгельма II.