Русский язык 10 класс лошадь напрягала все силы. Она напрягала все свои силы и держалась против воды, стараясь преодолеть течение, а течение увлекало ее все дальше и дальше.
Н.Носов "Незнайка на Луне"
| По Уссурийскому краю | 1. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр одолеть течение. |
| Лошадь напрягала все силы стараясь | ЧАСТЬ 5. Совершенно бесплатно и без регистрации! |
Правописание приставок объяснено этимологически
Объясните значения, которые эти приставки вносят в слова. Укажите слова, в которых правописание приставок может быть объяснено только этимологически. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр... Заяц метнулся, заверещал и, пр... Через несколько часов с пр... Наши вечерние прогулки прекратились.
Может быть, она [Олеся] не поняла настоящего значения этих враждебных взглядов, может быть, из гордости пр...
Горизонт медленно растворялся в густых вечерних сумерках. Внизу шумел Кизир. Небо, освещенное последним отблеском зари, оставалось легким и просторным. Кое-где уже горели звезды. В лагере кипела работа: таскали дрова, ставили палатки, распаковывали груз. Не успел я осмотреться, как из леса выскочили собаки и, поджав виновато хвосты, глядели в нашу сторону.
Я окликнул их, Левка и Черня переглянулись, будто спрашивая друг у друга: «Идти или нет?! Но Левка, согнувшись в дугу и семеня ногами, между которыми путался хвост, спрятался за колодник. А Черня, будучи по характеру более ласковым и мягким, упал на спину и, подняв кверху лапы, казалось, говорил: «Братцы, не бейте меня, хоть я и виноват! По наследству от матери он носил на груди белый галстук. Днепровский сразу заметил на нем следы крови. Умное животное в тоне хозяина уловило прощение. Черня сейчас же встал, но продолжал вопросительно смотреть в лицо Прокопию.
Только теперь мы заметили раздутые бока собаки и засаленную морду. Днепровский быстро отстегнул ремень и не успел замахнуться, как Черня снова лежал на спине, приподняв лапы. А Левка, почуяв расправу, вдруг вырвал из-под ног хвост и, закинув его за спину, пустился наутек, но через несколько прыжков остановился. Собака, пряча голову, визжала и ерзала у ног охотника. А ты, — обращаясь к Левке, кричал он, — придешь, я тебе покажу! Негодный пес! Все-таки доконали медведя, — уже спокойно сказал Прокопий, повернувшись ко мне.
Мы понимали, что отучить Левку сдирать сало с убитого зверя было невозможно. Ради этого он готов был насмерть драться с косолапым, лезть на рога лося, сутками гоняться за диким оленем. Сколько было обиды, если убьешь жирного зверя да забудешь накормить собаку салом, — по нескольку дней в лагерь не приходит, в глаза не смотрит. А теперь он взялся учить сдирать сало без разрешения и Черню. Над горами уже спустилась первомайская ночь. Блики лунного света серебрили реку. Еще более сдвинулись к лагерю горы, еще плотнее подступил к палаткам молчаливый лес.
По небу широкой полоской светится Млечный Путь, и изредка, будто светлячки, огненной чертою бороздили небо метеоры. Поздно вернулся Лебедев. Мы помогли ему разгрузить лодки, и, покончив с устройством лагеря, люди расселись вокруг костра. Спать никто не хотел. Говорили о Чалке. Вспомнив глаза жеребца и страх, застывший в них, я рассказал товарищам эвенкийскую легенду, которую слышал от эвенков у Диерских гольцов на Дальнем Востоке. Люди устали от длительного перехода: понурив головы, медленно плелись олени.
Даже собаки — и те перестали резвиться по тайге и облаивать вспугнутую с земли дичь. Всем хотелось скорее к костру и отдыху. Когда мы подъехали к устью реки Диер, спустился вечер и тени гор окутали всю долину. Лес при входе в Диерское ущелье уничтожен много лет назад большим пожаром, а теперь черные, безжизненные стволы гигантских лиственниц низко склонились к земле, преграждая путь в ущелье. С большим трудом прорубили мы дорогу, провели оленей и, подойдя к Диеру, расположились на ночевку. Я заметил отсутствие собак, имевших привычку всегда вертеться около костра, и спросил пастуха-эвенка: — Где Чирва и Качи? Стремительный поток прозрачной воды скатывался между крупных валунов.
В трехстах метрах ниже лагеря шумел водопад. А за ним образовался тихий водоем. Качи и Чирва стояли в воде и, запуская морды в струю, старались что-то схватить, а хитрый пес Залет следил за ними с берега, и каждый раз, как только одна из собак вытаскивала морду из воды, он настораживался, ожидая, не появится ли пойманная рыба. Вдруг Качи прыгнул вверх, завозился в воде и, приподнимая высоко передние лапы, выволок на каменистый берег большую кету. Залет бросился к нему, сбил с ног и тут же стал расправляться с добычей. А Качи встал, отряхнулся и, слизав с морды рыбью чешую, неохотно вошел обратно в воду. Чирва в это время, пятясь задом, тащила за хвост к берегу большую рыбу.
Я спустился к водоему. Если бы не предупреждение эвенка Демидки, я бы не узнал в вытащенной рыбе кету, серебристую красавицу больших морей. Ее обыкновенно круглый жирный корпус был теперь тонким и почти бесформенным. Вся израненная, рыба имела жалкий вид. Водоем был мелким, кета покрывала почти все дно. Некоторые рыбы еще плавали, но большинство едва шевелилось, проявляя слабые признаки жизни. У одних были повреждены глаза, многие не имели плавников и почти все были покрыты темнофиолетовыми пятнами.
Рыба пыталась преодолеть течение, но сил уже на было, короткие плавники плохо служили ей. Не успеют еще осенние туманы покрыть берега Охотского побережья, а большие косяки кеты уже подходят к ним и, распрощавшись с морем, устремляются вверх по рекам. Перегоняя друг друга, забыв про корм и отдых, кета пробивается к самому верховью за много километров, чтобы выметать там икру. Чем выше поднимается она, тем больше встречается на ее пути препятствий. Рыбу обессиливает голод. В горной части реки, на мелких перекатах, порогах и шиверах рыба сбивает свои плавники, а густые речные завалы ранят ее. Но она будто не замечает, не чувствует боли и неудержимо стремится вперед, к тем местам, где родилась, где веками нерестились ее предки.
Там кета после метания икры сбивается в тихих водоемах и почти вся гибнет от голода и утомления. На этом рыбном кладбище задолго до прихода кеты птицы и хищники уже дерутся, чуя легкую добычу. Ожидая кету, медведь проторит тропу к реке и будет зло ворчать на крикливых птиц. Я без труда достал из воды одну рыбу. Она было темнофиолетового цвета, с торчащими вперед зубами, поврежденным хвостом и ранами под передними плавниками. Кета не проявляла особенного беспокойства, расставшись с родной стихией, и не билась в руках. Мне захотелось пустить ее в большой водоем, чтобы течение унесло ее обратно в море.
Но я знал безудержное желание рыбы уйти в верховья реки к обмелевшим истокам. В этом стремлении инстинкт сильнее страха. Я бережно опустил кету в воду. Она все еще пыталась преодолеть течение, но короткие плавники потеряли силу. Видимо, здесь, у Диерского порога, заканчивается ее неповторимый путь. Когда я покидал водоем, меня мучил один неразгаданный вопрос: какая сила гонит ее сюда, в верховья рек? Когда я вернулся на бивак, люди уже ложились спать.
Большой костер отбрасывал в темноту изломанные тени лиственниц. С тяжелых туч несло сыростью, и где-то далеко под горой однотонно пели колокольчики на оленях. Лагерь пробудился рано. Мы должны были в этот день выйти на Диерский голец. С утра разыгралась непогода. Тайга стала мокрой, неприветливой. Тропа то поднимала нас высоко к скалистым горам, то опускала вниз к бурлящему потоку Диера… Вытянувшись длинной вереницей, мы пробирались сквозь стланиковые заросли, тяжело и молча.
Олени то и дело стряхивали с себя липкий снег. Следом плелись собаки. Перед подъемом на голец сделали привал. Нужно было обсушиться и согреться. Приятным треском вспыхнул костер. Готовили обед, а на жарких углях выпекали эвенкийские лепешки. Вдруг недалеко от лагеря залаяла Чирва.
Как будто угадав мои мысли, пастух Илья взял ружье и пошел на лай. Через несколько минут послышался его окрик на эвенкийском языке, и сейчас же сидевший у костра Демидка взял топор и направился к нему. Я последовал за ним. Встречая нас, Илья взял у Демидки топор, ловким взмахом срубил длинную жердь и привязал к тонкой вершине приготовленную еще до нашего прихода петлю из ремешка. С этой жердью он подошел к толстой ели, под которой усердно лаяла Чирва. Невысоко от земли на сучке сидела серая птица. Но странно: наш приход не встревожил ее, она не выразила испуга даже и тогда, когда Илья поднес жердь с петлей к ее голове.
Птица вытянула шею, и эвенк, накинув петлю, ловко сдернул ее с ели. Через несколько секунд я держал птицу в руках, но странно, она будто не понимала грозящей опасности. Это была каряга — так называют местные жители каменного рябчика. Напрасно отпустил карягу, мясо ее шибко сладко, — ворчал Демидка. Высвободившись из рук, каряга отлетела метров на пятьдесят и снова уселась на дерево. Чирва с Залетом уже облаивали ее. Теперь я сам хотел испытать странный способ ловли каряги и убедиться в отсутствии у нее страха.
Подражая эвенкам, я взял жердь и пошел к ели. Птица не улетала, она спокойно смотрела на меня и топталась на сучке. Когда я поднес к ней конец жерди, каряга глубоко втянула голову. Я пропустил через нее всю петлю и, захлестнув лапки, снял карягу с сучка. Все мы долго рассматривали странную птицу, у которой действительно не было страха. У нас птица человека на выстрел не подпускает, а эта сама в петлю идет. Вот и рыба, изобьется вся, уже пропадает, а все вверх лезет.
А зачем лезет? Все мы с нетерпением ждали Афанасия, нашего проводника-эвенка из стойбища Салавли. Два дня назад из стада потерялись три оленя. Он остался искать их и рассчитывал догнать нас не позднее сегодняшнего дня. К вечеру мы перешли реку и стали подниматься к видневшемуся вдали Диерскому гольцу. Скучные россыпи, покрытые мхами да влажным ягелем, сменили мягкую землю тайги. У скалы, что гранитным поясом оберегает подступ к вершине Диера, мы разбили лагерь.
Старик Афанасий пришел поздно, когда все уже собирались разойтись по палаткам на отдых. Но желание послушать сказку было настолько велико, что, не пощадив усталого старика, мы упросили его поведать нам тайну странных явлений природы, что наблюдали в последние дни. Афанасий плотно закрыл вход в палатку, не торопясь выпил большую кружку крепкого чаю и закурил. Сейчас же задымились трубки и у остальных эвенков. Это знают только эвенки, и это не сказка, потому что еще никто не сказал, что это не так, как я сейчас расскажу, — начал Афанасий. Все тогда кругом было не то, что теперь. Тогда реки текли навстречу солнцу, не было ночи, а там, где теперь мари, были большие и глубокие озера.
В то время и тайга была совсем другая. Всякого разного зверя в ней было много, теперь уже не столько, как тогда. Волки, олени, кабарожки — все звери жили вместе, в одном стаде. Они не умели бояться друг друга, тайга была совсем без страха. Что такое страх, ни звери, ни птицы понимать не могли, одной капли страха не было у них. Как теперь, так и тогда одни звери питались травою, а хищники, живя вместе с ними, поедали их детей, и те не знали, как им спасать свое потомство. По рекам и озерам рыба разная — сиг, карась, ленок и другая — гуляла вместе с выдрой.
Они не умели бояться, и выдра завтракала хариусом, а обедала тайменем. Белка тогда жила в дружбе с соболем, и соболь не гонялся за нею, как теперь, — он играл с ней и как бы в шутку съедал ее. Таких разных шуток тогда шибко много было в тайге, передать даже всех не могу. Совсем не так, как теперь, жили тогда все звери. Они не имели хитрости, потому что у них не было страха. Так жила тайга по сказкам нашим. Худой, совсем худой закон был в ней.
Животных, которые питались травой, становилось все меньше и меньше, и, может быть, их не осталось бы вовсе, если бы не случилось то, о чем я сейчас расскажу. Тут, на Диере, за вершиной гольца, есть глубокая яма. Старики говорят, что теперь в ней нет дна, а тогда там было большое озеро и рядом с ним пещера. В ней жил большой и страшный Чудо-зверь, другого после такого не было. Он был хозяином над рыбами, зверями и птицами. Все подчинялись ему. Это он дал закон тайге — жить без страха.
Чудо-зверь в пещере жил один. Ни звери, ни птицы у него не бывали, да и не было тогда ни троп, ни проходов туда, — на Диере всегда лежал туман. Но настало время, когда хищников стало шибко много, а у других животных силы терпеть совсем не осталось. Собрались они и решили послать гонцов своих к Чудо-зверю, к Диерскому гольцу, просить защиты. Долго ходили гонцы туда-сюда вокруг гольца, и никогда бы им не увидеть Чудо-зверя, если бы не сжалилось над ними солнце. Оно разогнало туман, и те поднялись на голец. Не прогнал их Чудо-зверь, а терпеливо всех выслушал.
Большие звери говорили, что хищники поедают их телят, и что они совсем не знают, как бороться с ними. Птицы горевали о том, что своего потомства они вовсе не видят, что хищники уничтожают их яйца и поедают птенцов. За всех рыб жаловалась кета. Она печалилась о том, что уже некому стало метать икру — хищники совсем кончают рыбу — и что пустеют моря, озера и реки. Молча слушал Чудо-зверь, а когда все кончили, сказал: — Хорошо, я дам вам другую жизнь, зовите всех сюда, к Диерскому гольцу. Крикливые гуси понесли эту новость далеко на север, в тундру и к большому морю. По горам бегали быстроногие олени и торопили всех идти к Диеру.
Неутомимые белки разбрелись далеко-далеко по тайге и всех, кто жил в ней, звали сюда, к гольцу. По всем морям и рекам плавала кета и посылала рыб к озеру, где жил Чудо-зверь. Как стрела, повсюду летела новость. Разным говором зашумели леса, воды; все тронулись, пошли, полетели, поплыли к Диерскому гольцу, где Чудо-зверь должен дать зверям и птицам новую жизнь. Одни говорили, что хищникам пришел конец, другие уверяли, что Чудо-зверь запретит им питаться мясом и заставит есть траву, третьи утверждали, что он переселит хищников за море, в другие земли. Однако точно никто не знал, что хотел сделать Чудо-зверь. С разных концов, отовсюду к гольцу летели птицы, приплывала рыба.
Шли сюда и хищники. Их было так много, что и сказать даже не могу. Первыми к озеру прилетели лебеди и, как только сели на воду, сейчас же запели. Нет больше таких красивых звуков на земле, и Диерские гольцы слушали эту песню. А в то время в пещере Чудо-зверь думал, как изменить худой закон тайги. Лебеди своей песней пробудили его от дум, и он появился на самой вершине гольца, когда уже все были в сборе. Кого там только не было: волк, медведь, марал, козел, песец и даже бурундук.
Они толпились вместе под вершиной. На выступах скал, на маленьких полянах сидело много-много птиц: утка, кобчик, коршун, дрозд, — все сидели мирно, дружно. В озере и по большим ключам сбились рыбы. Они тоже пришли к Диерскому гольцу за новым законом. Тут были и малыши, что случайно уцелели от хищников, были взрослые и старики. Среди птиц отсутствовала только каряга. Она жила на берегу реки и на голец не торопилась.
Как только Чудо-зверь появился на вершине, все притихли, и он сказал: — Вам, добрые животные, обиженные законом: звери, птицы и рыбы, я дам страх, и вы будете всех бояться, а вы, хищники, получите зло, оно посеет между вами вражду… Никто тогда понять не мог, что такое страх и боязнь, что такое зло и вражда. Между большими камнями стали пробираться звери к вершине гольца, где стоял Чудо-зверь. Каждому хотелось первому получить дар, но заяц проскочил раньше всех, и Чудо-зверь, дал ему столько страха, сколько хотел дать большим зверям.
Через несколько часов с пр... Наши вечерние прогулки прекратились.
Может быть, она [Олеся] не поняла настоящего значения этих враждебных взглядов, может быть, из гордости пр... Она запирает дверь на ключ, пр.. Путешественники ехали без всяких пр... Нигде не попадались им деревья, всё та же бесконечная, вольная, пр... Безродного пр...
Они несли инструменты, цемент, дрова, продукты. Еще ниже виднелся наш лагерь. Он был отмечен на снежном поле сиротливой струйкой дыма и казался совсем крошечным. Ровно в полдень мы с Зудовым поднялись на вершину гольца Козя. Нас охватило чувство радостного удовлетворения. Это первый голец, на котором мы должны были произвести геодезические работы. На север и восток, как безбрежное море, раскинулись горы самых причудливых форм и очертаний, изрезанные глубокими лощинами и украшенные зубчатыми гребнями. Всюду, куда ни бросишь взгляд, ущелья, обрывы, мрачные цирки. На переднем плане, оберегая грудью подступы к Саяну, высились гольцы Москва, Чебулак, Окуневый.
Подпирая вершинами небо, они стояли перед нами во всем своем величии. Голец Козя является последней и довольно значительной вершиной на западной оконечности хребта Крыжина. Южные склоны его несколько пологи и сглажены, тогда как северные обрываются скалами, образующими глубокий цирк. Ниже его крутой склон завален обломками разрушенных стен. От Козя на восток убегают с многочисленными вершинами изорванные цепи гор. Вершина Козя покрыта серой угловатой россыпью, кое-где затянутой моховым покровом. Отсюда, с вершины Козя, мы впервые увидели предстоящий путь. Шел он через вершины гольцов, снежные поля и пропасти. Вопреки моим прежним представлениям, горы Восточного Саяна состояли не из одного мощного хребта, а из отдельных массивов, беспорядочно скученных и отрезанных друг от друга глубокими долинами.
Это обстоятельство несколько усложняло нашу работу, но мы не унывали. Взглянув на запад, я был поражен контрастом. Как исполинская карта, лежала передо мной мрачная низина. Многочисленные озера у подножья Козя были отмечены на ней белыми пятнами, вправленными в темный ободок елового и кедрового леса. А все остальное к югу и западу — серо, неприветливо. Это мертвый лес. Только теперь, поднявшись на тысячу метров над равниной, можно было представить, какой огромный ущерб нанесли пяденица, усач и другие вредители лесному хозяйству. Один за другим поднимались на вершину гольца люди. Они сбрасывали с плеч котомки и, тяжело дыша, садились на снег.
Я долго делал зарисовки, намечая вершины гор, которые нам нужно было посетить в ближайшие дни, расспрашивал Зудова, хорошо знавшего здешние места. За это время мои спутники успели освободить из-под снега скалистый выступ вершины Козя, заложить на нем триангуляционную марку и приступить к литью бетонного тура. Так в Восточном Саяне появился первый геодезический пункт. Пугачев остался с рабочими достраивать знак, а я с Зудовым и Лебедевым решил вернуться на заимку, к Можарскому озеру, чтобы подготовиться к дальнейшим переходам. Солнце, краснея, торопилось к горизонту. Следом за ним бежали перистые облака. От лагеря мы спускались на лыжах. Зудов, подоткнув полы однорядки за пояс и перевязав на груди ремешком лямки котомки, скатился первым. Взвихрился под лыжами снег, завилял по склону стружкой след.
Лавируя между деревьями, старик перепрыгивал через валежник, выемки и все дальше уходил от нас. Мы с Лебедевым скатывались его следом. На дне ущелья Павел Назарович дождался нас. Может, заночуем тут, а утром сбегаем на ток, — сказал Лебедев, взглянув на закат. Мы без сговору прошли еще с километр и там остановились. В лесу было очень тихо и пусто. Слабый ветерок доносил шелест засохшей травы. На востоке за снежными гольцами сгущался темносиреневый сумрак вечера. Багровея, расплывалась даль.
Заканчивалась дневная суета. У закрайки леса дятел, провожая день, простучал последней очередью. Паучки и маленькие бескрылые насекомые, соблазнившиеся дневным теплом и покинувшие свои зимние убежища, теперь спешно искали приют от наступившего вместе с сумерками похолодания. Мы еще не успели закончить устройство ночлега, как пришла ночь. Из-под толстых, грудой сложенных дров с треском вырывалось пламя. Оно ярко освещало поляну. Вместе с Кириллом Лебедевым я хотел рано утром сходить на глухариный ток, поэтому сразу лег спать, а Зудов, подстелив под бока хвои и бросив в изголовье полено, спать не стал. Накинув на плечо одностволку, он пододвинулся поближе к костру и, наблюдая, как пламя пожирает головешки, погрузился в свои думы. Павлу Назаровичу было о чем погрустить.
Вероятно костер напомнил ему о былом, когда в поисках соболя или марала он бороздил широкими лыжами саянские белогорья. С костром он делил удачи и невзгоды промышленника. Ему он поведывал в последний час ночи свои думы. Судя по тому, с какой ловкостью он сегодня катился с гольца, можно поверить, что в молодости ни один зверь от него не уходил, не спасался и соболь, разве только ветер обгонял его. И теперь, несмотря на свои шестьдесят лет, он оставался ловким и сильным. Помню нашу первую встречу. Я приехал к нему в поселок Можарка. Зудов был удивлен, узнав, что райисполком рекомендовал его проводником экспедиции. Куда мне, старику, в Саяны идти?
Ноги ненадежные, заболею — беды наживете. Не пойду! А кроме того, ведь у меня колхозные жеребцы, как их оставить? Не могу и не пойду... Но он пошел. Ночью, когда вся деревня спала, в избе Зудова горел огонек. По моей просьбе Павел Назарович чертил план той части Саяна, куда мы собирались идти и где ему приходилось бывать. По мере того, как на листе бумаги появлялись реки, озера, перевалы, старик говорил мне о звериных тропах, о тайге, о порогах, пересыпая свое повествование небольшими рассказами из охотничьей жизни. Его жена, добрая, покорная старушка, с непонятной для меня тревогой прислушивалась к нашему разговору.
Когда же Павел Назарович, покончив с планом, вышел из избы, она спокойно сказала: — Растревожили вы своими расспросами старика. Боюсь, не выдержит, пойдет. И, немного подождав, добавила: — Видно, уж на роду у него написано закончить жизнь не дома, а где-нибудь в Березовом ключе или Паркиной речке. И что тянет его в эти горы?! Вернувшись в избу, Зудов приказал жене к утру истопить баню. Теперь это решение меня нисколько не удивило. Рано утром баня была готова. Старик достал из-под навеса два веника и позвал соседа, коренастого мужика. Спасибо Игнату, не отказывает.
Раздевшись, Зудов надел шапку-ушанку, а Игнат длинные меховые рукавицы, и оба вошли в жарко натопленную баню. Не могу!.. Да поддай же, сделай милость... Игнат плескал на раскаленные камни воду и снова принимался хлестать старика распаренным веником, но через несколько минут не выдержал, выскочил из бани. За ним следом чуть живой выполз на четвереньках и сам Зудов. После бани старик раскинул в избе на полу тулуп и долго лежал на нем блаженствуя. Жена Павла Назаровича возилась с приготовлением завтрака, и эти слова были, видимо, толчком, от которого нервы ее не выдержали. Она склонилась к печи и, спрятав голову в накрест сложенные руки, тихо заплакала. Так все было решено.
Зудов попросил меня сходить с ним к председателю колхоза, чтобы отсрочить на несколько дней выезд. Когда я прощался со стариками, Павел Назарович уже стащил в избу для ремонта свое охотничье снаряжение, а жена с грустным лицом заводила тесто для сухарей. Все это вспомнил я, ночуя тогда под гольцом Козя. Ранним утром, когда еще все живое спало, еще было мертво, пустынно в лесу, мы с Кириллом Лебедевым пробирались по гребню к глухариному току. Навстречу лениво струился лепет больших сонных кедрачей. Пахло сухим, старым дуплом. Ветерок-баловень, шумя и шелестя, бросал в лицо приятную прохладу. Было совсем темно, но уже чувствовалось, что скоро там, на востоке, за свинцовыми гольцами победным лучом блеснет румяная зорька. Вдруг над головами треск сучьев, тяжелый взмах крыльев, и в темноту скользнула вспугнутая шорохом лыж огромная птица, — Глухарь!
Тут и ток, — сказал, остановившись, Лебедев. Мы молча разошлись. Метров через сто я наткнулся на валежник и там задержался. Лебедев ушел правее. Когда смолкли его шаги, в лесу снова наступила тишина. Вершины толстых кедров сливались с темным небом, и я не знал, с чего начнется день. То ли заря встревожит ток, то ли песня разбудит утро. Воздух становился неподвижным, ни звука, крепко спал лес, но в эту весеннюю пору как-то ощущаешь его дыхание, чувствуешь, что молодеет он, наливая почки соком и пуская из своих старых корней свежие побеги. Точно стон вдруг прорывался из глубины леса и исчезал бесследно.
Вот позади, совсем близко, коротко и сонно щелкнуло раз, другой... Кто-то торопливо пробежал, шурша по насту, навстречу звуку и замер, будто затаившись. Я насторожился. Ожидание казалось невыносимым. А воздух еще больше посвежел, глотнешь его, не можешь насытиться и чувствуешь, как разливается он по телу бодрящей волной. Снова защелкало дальше где-то под гривой, все ускореннее, громче, но вдруг перешло в какое-то бурное, страстное шипение и оборвалось. Опять в неподвижную дремоту погрузился лес. Я жду. Стою долго.
Тишина становилась болезненной. Без мыслей всматриваюсь в волшебную синеву неба, изузоренную густой кроной сомкнутых надо мною деревьев. Совсем неожиданно на моховом болоте прокудахтал куропат, и там же резко заржал заяц. Сразу послышалось четко, громко. Поползли звуки брачной песни сквозь резные узоры кедров, по замшелым болотам, по синей громаде лесов. Все громче, все страстнее пел краснобровый петух, спеша насладиться весенней зарею. Словно пробудившись, всюду запели глухари. Где-то далеко-далеко предрассветный ветерок пробежал мимо и пропал бесследно в недрах старого леса. Что-то сверкнуло там далеко за гольцами на востоке.
Начали меркнуть звезды. Тайга распахивала полы темной ночи, пропуская в просветы румянец холодной зари. Мое присутствие не выдавал валежник. Я не стрелял, хотелось побольше насладиться ранним весенним утром. А песни ширились, слышались яснее, громче. Вдруг мой слух обжег выстрел и донесся треск сучьев, сломанных падающей птицей. Замерли певцы. Только где-то в стороне, захлебываясь и картавя, надрывался молодой самец. Я приподнялся из-за валежины.
Немного присмотрелся, вижу угольно-черный силуэт токующего глухаря. Глухарь примостился на огромной, широкой ветке старого кедра. Распустив веером пестрый хвост, надув зоб и чуточку приподняв к небу краснобровую голову, бросал в немое пространство капли горячей песни. Запели и остальные петухи, все страстнее, все громче. В любовных песнях нарождалось утро. Дрожащими руками я приподнял малокалиберку и, не торопясь, "посадил" птицу на мушку. С мыслью, что вот сейчас рухнет на землю этот гордый певец, я нажал гашетку. Но ружье дало осечку. Глухарь мгновенно смолк и, повернув в мою сторону настороженно голову, сжался в продолговатый комок.
Мы оба, не шевелясь, следили друг за другом. А вершины кедров уже были политы светом разлившейся зари. Глухарь повернул голову в противоположную сторону, прислушался и снова: — Ток... Я снова прижимаю к плечу малокалиберку, тяну гашетку, но ружье, как заколдованное, — молчит. Вижу, кто-то шевелится в чаще, это Кирилл. Он скрадывает моего глухаря. Я замер истуканом, проклиная ружье. Мне ничего не оставалось делать, как ждать развязки. А петух, разазартившись, пел, слегка покачиваясь на сучке и царапая его острыми зубцами крыльев.
Вот он торопливо затокал и зашипел, теряя на секунду зрение и слух. Кирилл, дождавшись этого момента, сделал четыре-пять прыжков и вдруг замер горбатым пнем. Глухарь, не замечая его, снова и снова повторял песню, Шипел, а охотник все ближе и ближе подпрыгивал к нему. Я видел, как он медленно поднимал ружье, долго целил и как после выстрела глухарь, ломая ветки, свалился на "пол". Досада и чувство зависти на миг овладели мною. Патрон засел крепко, я торопился и сломал выбрасыватель. Охота сорвалась, какая досада! Возвращаться на бивак не хотелось. Разлившийся по лесу утренний свет гнал прочь поредевший мрак ночи.
Но вот близко послышался шорох; я приподнялся. Из-за старого упавшего кедра приближалась ко мне капалуха. Она, покачиваясь из стороны в сторону, нежно тянула: "к-о-о-т, к-о-о-т". Птица была совсем близко, я хорошо видел ее оперение, замечал, как ритмично шевелились перья, как тревожно скользили по пространству ее глаза. Она замолкла и, приподнимая голову, прислушивалась к песням. Их становилось все больше, глухари пели наперебой. Справа от меня отчетливо и громко защелкал глухарь. Он бесшумно появился из-за молодых кедров, группой стоявших у скрадка. Каким крупным показался он мне в своем пышном наряде!
Сколько гордости и силы было в его позе! Он, будто не замечая прижавшейся в снегу самки, распустил крылья и пошел кругами возле нее. Снова прогремел выстрел. Глухарь и капалуха насторожились и, захлопав крыльями, исчезли за ближними кедрами. Я встал. На чистом небе лежал густой румянец зари. Казалось, вот-вот брызнут лучи восходящего солнца. Позади послышались шаги Кирилла. На табор мы принесли трех глухарей.
Павел Назарович успел вскипятить чай. Пришлось задержаться. Ведь это был первый день долгожданной охоты, и мы не могли отказать себе в удовольствии отведать дичи. Правда, за это мы были наказаны. Пока варили суп да завтракали, настывшая за ночь снежная кора — наст — под действием солнца успела размякнуть. Лыжи проваливались, цепляясь за сучья, ломались, и мы скоро совсем выбились из сил. На последнем километре к реке Тагасук пришлось добираться буквально на четвереньках. Как только мы появились на берегу Тагасука, в воздух с шумом поднялась пара кряковых. Они набрали высоту и скрылись за вершинами леса.
Это были самые надежные вестники желанной весны. Она была где-то близко и своей невидимой рукой уже коснулась крутых речных берегов. Сквозь прогретую корку земли успел пробиться пушок зеленой трави, вспухли почки на тонких ветвях тальника, по-весеннему шумела и сама река. Продолжать путь невозможно. Солнце безжалостно плавило снег. Мы решили сделать плот, на нем спуститься до озера, а там по льду добраться до заимки. Через два часа река несла нас по бесчисленным кривунам. Зимнее безмолвие оборвалось. Мы слышали робкий шум проснувшихся ручейков, плеск рыбы, шелест освободившейся из-под снега прошлогодней травы.
Мимо нас пронеслась стая мелких птиц. Ветерок задорно пробегал по реке, награждая нас лаской и теплом. Но все эти признаки весны были уловимы только на реке, а вдали от нее еще лежала зима. Мутная вода Тагасука медленно несла вперед наш плот, скрепленный тальниковыми прутьями. Павел Назарович и Лебедев дремали, пригретые солнцем. Я, стоя в корме, шестом управлял "суденышком". За большим поворотом открылось широкое поле разлива. Это было недалеко от озера. Вода, не поместившись в нем, выплеснулась из берегов, залила равнину и кусты.
Наконец, мы подплыли к кромке льда и по нему к концу дня добрались до заимки. Днепровский и Кудрявцев уже вернулись с разведки. Днем позже пришел Пугачев с товарищами, и мы начали готовиться к походу на Кизир. Вынужденная ночевка. Собаки держат зверя. Удачный выстрел. Рано-рано 18 апреля мы тронулись с заимки Можарской на реку Кизир. Утренними сумерками десять груженых нарт ползли по твердой снежной корке. Впереди попрежнему шел Днепровский, только теперь ему не на кого было покрикивать.
Он сам впрягся в нарты, а Бурку со всеми остальными лошадьми оставили на заимке. Двадцатикилометровое пространство, отделяющее Можарское озеро от Кизира, так завалено лесом, что без прорубки нельзя протащить даже нарты. Шли лыжней, проложенной от озера до Кизира Днепровским и Кудрявцевым. Снова перед нами мертвая тайга: пни, обломки стволов, скелеты деревьев. На один километр пути затрачивалось около часа, а сколько усилий! Если вначале нередко слышались шутки, то с полудня шли молча и все чаще поглядывали на солнце, как бы поторапливая его к закату. Павел Назарович расчищал путь, намечал обходы. Дорога с каждым часом слабела: чем ярче светило солнце, тем чаще нарты проваливались в снег. Упряжки из веревочных лямок и тонких шестов, прикрепленных к нартам, ломались и рвались.
Небольшая возвышенность, — в другое время ее и не заметили бы, — казалась горой, и после подъема на нее на плечах оставались красные рубцы. На крутых подъемах в нарты впрягались по два-три человека. Каждый бугорок, канава или валежник преодолевались с большими усилиями. А когда попадали в завал, через который нельзя было прорубиться, разгружались и перетаскивали на себе не только груз, но и нарты. Ползли долго, тяжело. Казалось, будто солнце неподвижно застыло над нами. День — как вечность. А окружающая нас природа была мертвой, как пустыня. К вечеру цепочка каравана разорвалась, люди с нартами растерялись по ощетинившимся холмам, по залитым вешней водою распадкам.
А впереди лежал все тот же непролазный завал. Так и не дошли мы в тот день до Кизира. Ночевали в ложке возле старых кедров, сиротливо стоявших среди моря погибшего леса. Тем, кто первыми добрались до ночевки, пришлось разгрузить свои нарты и с нами вернуться на помощь отставшим. Еще долго на нартовом следу слышался стук топоров, крик и проклятия. Вечер вкрадчиво сходил с вершин гор. Все собрались у костра. Как оказалось, часть груза со сломанными нартами была брошена на местах аварий. Много нарт требовало ремонта, но после ужина никто и не думал браться за работу.
Все, так устали, что сразу улеглись спать, причем, как всегда бывает после тяжелого дня, кто уснул прямо на земле у костра, кто успел бросить под себя что-нибудь из одежды и только Павел Назарович отдыхал по-настоящему. Он разжег отдельный небольшой костер под кедром, разделся и крепко уснул. Ночь была холодная. Забылись в тяжелом сне. Ветерок, не переставая, гулял по тайге. Он то бросался на юг и возвращался оттуда с теплом, то вдруг, изменив направление, улетал вверх по реке и приносил с собой холод. Левка и Черня зверя держат, — повторил тот же голос. Я вскочил, торопливо натянул верхнюю одежду и, отойдя от костра, прислушался.
Ржавчина (СИ) [Александр Баренберг] (fb2) читать онлайн
1. лошадь напрягала все силы, стараясь течение. (арс.) 2. заяц метнулся, заверещал и, уши,. (арс.) 3. через несколько часов с вода, снова доходит до скал, и путь. (мих.). Лошадь напрягала все силы, стараясь пр одолеть течение. Лошадь напрягала все силы стараясь преодолеть течение гдз.
Мне приходилось идти против общего течения егэ
| Запишите в две колонки слова с пропущенными буквами: а) с... | Павка, стараясь не отстать от лошади всадника» рассказывал: – Здесь адвокат Лещинский живет. |
| Джен Эйр - Художественная литература | Двигаться надо! Она напрягала все силы. И так стояли они, будто обнявшись. |
Дикая собака Динго
Вставьте пропущенные буквы; расставьте недостающие знаки препинания. Над какими нормами вы работали? напрягала все силы стараясь пр одолеть т чение. 1) (В)ТЕЧЕНИЕ суток Ольга ждала вестей – (НА)УТРО в дверь постучали. 2) Речевой этикет (В)ЦЕЛОМ явление универсальное, но в ТО(ЖЕ) время каждый народ выработал свою специфическую систему правил речевого поведения. Она напрягала все свои силы и держалась против воды, стараясь преодолеть течение, а течение увлекало её всё дальше и дальше. Лошадь напрягая все силы стараясь преодолеть течение.
Н.Носов "Незнайка на Луне"
Кроме того, ему приходилось напрягать всю свою энергию, чтобы не столкнуться с пробегавшими мимо него конькобежцами и помешать крикливым малышам сшибить его санками. Метео 7 города краснознаменска калининградской области. Новости новосибирска сегодня последние свежие события читать. Володя начал учиться в родном селе руководитель. ЧАСТЬ 5. Совершенно бесплатно и без регистрации!
Упражнение 5
Мы можем успеть. Подожди меня тут, и я отвезу тебя домой к отцу. Только не бойся. С тобою останется собака. Она не уйдет. Таня посадила Тигра на сугроб и дала ему лизнуть свою руку.
Он остался на месте, глядя со страхом на север, где буря уже приводила в движение снег и колыхала леса на горах. Таня взбежала на берег. Наклонив лицо и рассекая ветер телом, она пробежала по улице, уставленной высокими сугробами. Все ворота были уже закрыты. Одни лишь ворота Фильки стояли раскрытые настежь.
Только что он приехал с отцом на собаках. Он стоял на крыльце, очищая свои лыжи от снега, и, увидев вдруг рядом Таню, дышавшую громко, в изумлении отступил перед ней. А собаки лежали у ворот на дворе, запряженные в нарту, — их еще не успели распрячь. И каюр — длинная палка из ясеня — был воткнут в снег рядом с ними. Таня схватила каюр и упала на нарту.
Мне надо скорее отвезти к отцу Колю. Он вывихнул себе ногу на катке. Я сейчас пригоню твою нарту. По реке это близко. Она взмахнула каюром, крикнула на собак по-нанайски, и собаки вынесли ее из ворот.
Пока Филька успел соскочить с крыльца и надеть на ноги лыжи, нарта была уже далеко. Но все же он бежал вслед за Таней и кричал изо всех своих сил: — Буран, буран! Куда ты? Подожди меня! Но Таня уже не слышала его криков.
Она сидела на нарте верхом, как настоящий охотник. Она правила отлично, держа наготове каюр. И странно, собаки слушались Таню, хотя голос ее был им незнаком. Филька остановился. Ветер ударил его по плечам и заставил присесть на лыжи.
Но он не повернул назад. Он посидел немного на лыжах, размышляя о том, что видел, о ветре, о Тане и о себе самом. И, решив, что все хорошее должно иметь хорошее направление, а не дурное, поворотил внезапно от дома и, свернув на дорогу, ведущую в крепость через лес, побежал по ней прямо против бури. А пока он бежал, собаки его дружно вывезли Таню на лед. Она затормозила нарту возле Коли, с силой воткнув меж полозьями длинный каюр.
И тотчас же собаки легли, нисколько не ссорясь друг с другом. Коля, шатаясь от боли, встал с трудом. И все же он улыбался. Даже удовольствие светилось на его озябшем лице. Он в первый раз видел в упряжке собак, в первый раз приходилось ему ездить на них.
Они лишь немногим больше наших шпицев. Но Таня, лучше его знавшая их злость, необузданный нрав и постоянное желание свободы, ни на шаг не отходила от нарты. Только на мгновение отлучилась она, для того чтобы осторожно подхватить под руки Колю и усадить его в сани. Потом подняла дрожащего от страха Тигра, прижала его к груди, прыгнула в нарту и пустила собак вперед. Но как неуловимы при этом были ее движения и как верны, как зорок был взгляд, который бросала она на снег, уже начинавший шипеть и шевелиться по дороге, и как робок становился он, когда она обращала его назад — на Колю!
Только бы успеть до бурана! Он удивлялся. В ее глазах, тревожно горевших под обмерзшими от ветра ресницами, и во всем ее существе являлся ему иной, совершенно незнакомый смысл. Будто на этих диких собаках, запряженных в легкие сани, сквозь острый снег, царапающий кожу на лице, уносились они оба в другую, новую страну, о которой он еще ничего не слыхал. И он держался за ее одежду, чтобы не выпасть.
А метель уже занимала дорогу. Она шла стеной, как ливень, поглощая свет и звеня, как гром меж скал. И Таня, оглушенная ветром, увидала смутно, как от этой белой стены, словно стараясь оторваться от нее, вскачь мчится по дороге лошадь. Кого уносила она от бурана, Таня не могла увидеть. Она почувствовала только, как собаки с яростью рванулись навстречу, и закричала на них диким голосом.
Коля не понял ее крика. Но сама она знала, зачем кричит так страшно: собаки не слушались больше. Точно тяжелым копьем, Таня покачала каюром и, напрягши руку, с силой воткнула его в снег. Он вошел глубоко и сломался. Тогда Таня обернулась, и Коля на одно лишь мгновение увидел на лице ее ужас.
Она крикнула: — Держись покрепче за нарту! Она подняла Тигра высоко над своей головой и бросила его на дорогу. Он с визгом упал на снег. Потом, словно поняв, что ему нужно делать, мгновенно вскочил и с громким воем понесся рядом со стаей. Он опередил ее, будто сам обрекая себя на гибель.
Собаки заметили его. Он бросился прочь с дороги. И стая кинулась вслед за ним. Лошадь проскакала мимо. Он прыгал по целине высоко, он тонул, он задыхался в снегу.
Он, может быть, проклинал людей, которые изуродовали его тело, сделали короткими ноги, шею длинной и слабой. Но он любил эту девочку, с которой вместе играл щенком и вырос вместе, и только он один состарился. Справедливо ли это? Он сел на снег и стал дожидаться смерти. А Таня припала к нарте, услышав его долгий визг, и хрипенье, и стук собачьих клыков, заглушивший громкий шум ветра.
Нарта, не сдерживаемая более тормозом, налетела на сбившуюся стаю, поднялась, опрокинулась набок. Таня схватилась за полоз. Точно молния ударила ее по глазам. Она на секунду ослепла. Бечева от саней, захлестнувшись об острый торос, лопнула со змеиным свистом.
И свободная стая умчалась в глухую метель. Никто не шевелился: ни Таня, лежавшая рядом с нартой, ни Коля, упавший ничком, ни мертвый Тигр с разорванным горлом, глядевший на вьюжное небо, — все оставалось неподвижным. Двигался только снег и воздух, туго ходивший туда и сюда по реке. Таня первая вскочила на ноги. Она нагнулась, подняла нарту и снова нагнулась, помогая подняться Коле.
Падение не ошеломило ее. Как и прежде, все движения ее были неуловимы, сильны и гибки. Она отряхнула снег с лица спокойно, будто не случилось никакого несчастья. Коля же не стоял на ногах. Что я наделал, Таня!
Коля начал снова клониться на бок, опускаться на землю. И Таня снова подхватила его, стараясь удержать. Она закричала ему: — Коля, ты слышишь, мы никогда не погибнем! Только нельзя стоять на месте — занесет. Ты слышишь меня.
Коля, милый? Двигаться надо! Она напрягала все силы. И так стояли они, будто обнявшись. И метель приютила их на минуту в своих облаках, а потом оглушила своим громким голосом.
Таня ногой пододвинула нарту поближе. Я не позволю тебе везти меня! Он стал вырываться. Таня обхватила его за шею. Холодные лица их касались друг друга.
Она просила, повторяя одно и то же, хотя трудно было выговорить слово — каждый звук на губах умирал от жестокого ветра. Нельзя ждать. Он опустился на нарту. Она шарфом стерла с лица его снег, осмотрела руки — они были еще сухи — и крепко завязала у кисти шнурки его рукавиц. Ухватившись за обрывок веревки, Таня потащила нарту за собой.
Высокие волны снега катились ей навстречу — преграждали путь. Она взбиралась на них и снова опускалась и все шла и шла вперед, плечами расталкивая густой, непрерывно движущийся воздух, при каждом шаге отчаянно цеплявшийся за одежду, подобно колючкам ползучих трав. Он был темен, полон снега, и ничего сквозь него не было видно. Иногда Таня останавливалась, возвращалась к нарте, теребила Колю и, несмотря ни на какие его страдания и жалобы, заставляла сделать десять шагов вперед. Дышала она тяжело.
Все лицо ее было мокро, и одежда становилась твердой — покрывалась тонким льдом. Так шла она долго, не зная, где город, где берег, где небо, — все исчезло, скрылось в этой белой мгле. И все же Таня шла, склонив лицо, нащупывая дорогу ногами, и, как в самый страшный зной, пот струился по ее спине. Вдруг послышался выстрел из пушки. Она сняла шапку, послушала, подбежала к Коле и снова заставила его подняться с саней.
С трудом выталкивая из горла звуки, она закричала. Но крик ее показался не громче шороха сухих снежинок. Может быть, это нам подают сигнал. Он слабо кивнул ей головой. Оцепенение охватывало его все сильней.
И Таня уже не усадила больше Колю в сани, но, обхватив за пояс и положив его руку к себе на шею, потащила снова вперед, заставляя все же передвигать ногами. А нарта осталась на месте. Они свернули налево, откуда послышался еще один выстрел. Этот был уже громче и прошелся по всей реке. Таня крепче налегла на ветер грудью, благословляя силу своих легких, помогавших ей как-нибудь дышать в эту страшную бурю, и силу своих ног, несущих ее вперед, и силу рук, не выпускающих из своих объятий друга.
Но порой на мгновение нападал на нее страх. И тогда казалось ей, что она одна в мире среди этой вьюги. Меж тем навстречу ей, окруженные той же метелью, двигались на лыжах пограничники. Они шли густой цепью, раскинутой далеко по реке. В руках у каждого была длинная веревка, конец которой держал другой.
Так были они соединены все до одного и ничего не боялись в мире. Такая же мгла, такие же торосы, такие же высокие сугробы, катившиеся вперед и назад, вставали перед ними, как и перед Таней. Но стрелки легко сбегали с них и легко взбирались, не тратя напрасно дыхания. А если ветер был очень силен, они гнулись к земле, будто стараясь под ним проскользнуть. Так приближались они к тому месту, где находилась Таня.
Но и в двух шагах ее не было видно. По-прежнему одинокой казалась среди вьюги и эта девочка с лицом, обледенелым от пота, держащая на руках своего ослабевшего друга. Она еще двигалась вперед, но и у нее уже не было сил. Она шаталась от каждого порыва ветра, падала, снова вставала, протягивая вперед только одну свободную руку. И вдруг почувствовала под своим локтем веревку.
Она судорожно вцепилась в нее. Это могла быть и веревка от баржи, вмерзшей поблизости в лед. Но все же, перебирая рукой по канату, Таня закричала: — Кто тут, помогите! И неожиданно коснулась шинели отца. Во мгле, без всяких видимых признаков, не глазами, ослепленными снегом, не пальцами, помертвевшими от стужи, но своим теплым сердцем, так долго искавшим в целом мире отца, почувствовала она его близость, узнала его здесь, в холодной, угрожающей смертью пустыне, в полной тьме.
И лицо ее, искаженное страданием и усталостью, покрылось слезами. Он присел на корточки и, сорвав с себя шинель, укутал прижавшихся к нему детей. Что с ним? Он тоже плакал, и лицо его, искаженное страданием, как у Тани, было совершенно мокро. Но, впрочем, это мог быть и снег, растаявший от дыхания под его теплым шлемом.
Минуту-две они оставались без движения. Снег наползал на них все выше. Отец сильно дернул за веревку. Справа и слева стали появляться красноармейцы, не выпуская из рук бечевы. Они, как белые клубы снега, возникали из вьюги и останавливались подле детей.
Последним подошел красноармеец Фролов. Он был весь укутан метелью. Ружье его висело за плечами, а лицо было в снегу. Без того невозможно. Красноармейцы тесным кругом окружили детей и полковника, и вся толпа двинулась среди вьюги назад.
А из крепости раздался еще один выстрел. XVI Давным-давно прошел тот день, когда Таня так храбро билась со мглой и с облаками холодной вьюги за свою живую душу, которую в конце концов без всякой дороги отец нашел и согрел своими руками. Ветер наутро повернул и остановился надолго. Тихо стало на реке, и над горами было тихо— над всем миром Тани. Ветер сдул с кедров и елей снег: леса потемнели.
И взгляд Тани, опираясь теперь на них, спокойно стоял на одном месте, не ища ничего другого. Коля только слегка поморозил себе уши и щеки. Таня с Филькой каждый день навещали его в доме отца, нередко оставаясь обедать. Но час обеда не казался Тане теперь таким тяжелым часом, как прежде. Хотя не так усердно угощал ее пирогами с черемухой отец, не так крепко целовала ее на пороге Надежда Петровна, а все же хлеб отца, который Таня пробовала на язык и так и этак, казался ей теперь иным.
Каждый кусок был для нее сладок. И кожаный пояс отца, валявшийся всегда на диване, казался ей тоже другим. Она часто надевала его на себя. И так хорошо Тане не было еще никогда. Но не вечно тянулись каникулы.
Кончились и они. Вот уже несколько дней, как Таня ходила в школу. Она носила книги без ремешка и сумки. И всегда, прежде чем снять свою дошку, бросала их в раздевалке на подзеркальнике. Сегодня она поступила так же.
Она бросила книги и, сняв дошку только с одного плеча, взглянула в зеркало, хотя всегда избегала смотреть в него, потому что это было то самое зеркало, которое когда-то так жестоко наказало ее. Но теперь, погрузив свой взгляд в стекло, она устремила его не на свое лицо и не в свои глаза, в глубине которых по-прежнему ходили легкие тени, но на другое зрелище, не имевшее как будто никакого отношения к ней. Она увидела толпу детей, стоявшую полукругом напротив. Все они были спиной повернуты к зеркалу, а головы их подняты вверх. Они читали газету, висевшую под железной сеткой на стене.
И Женя, стоявшая ближе других к стене, сказала: — За такие дела ее следовало бы исключить из отряда. Не понимая, к кому могли относиться эти слова, Таня не торопилась подойти. Но все же, отведя глаза от зеркала, она подошла к толпе. Газету она узнала. Это была районная газета, которую выписывал отряд.
Она спросила: — Что тут происходит? Услышав ее голос, дети повернулись к ней и снова отвернулись и исчезли вдруг все, как один. Таня привыкла чувствовать всегда рядом с собой друзей, видеть их лица и, увидев сейчас их спины, была изумлена. Ей никто не ответил. Тогда она подняла руку к железной сетке, запертой на замок, и прочла: «Школьные дела.
Ученица седьмого класса Таня Сабанеева в буран повезла кататься на собаках ученика того же класса Колю Сабанеева. Мальчик после этого пролежал в постели все каникулы. А ученик того же класса Белолюбский, прибежавший в крепость сообщить об этом отцу Коли, отморозил себе палец. Детей спасли наши славные пограничники. Но о чем думают учителя и пионерорганизация, допуская в школьной среде подобные затеи, опасные для жизни?
Он стоял прямо. И Таня поняла, что это значит. Она поняла, что холодные ветры дуют не только с одной стороны, но и с другой, бродят не только по реке, но проникают и сквозь толстые стены, даже в теплом доме настигают они человека и сбивают его мгновенно с ног. Она опустила руки. Дошка соскользнула с ее плеча и упала на пол.
Она не подняла ее. Чего они выдумали, не знаю. Но ты послушай меня. Послушай, Таня. А Таня, открыв губы, глотала воздух, показавшийся ей теперь острее, чем на реке, в самый сильный буран.
Уши ее ничего не слышали и глаза не видели. Она сказала: — Что со мной будет теперь? И, схватившись за голову, кинулась в сторону, стремясь по обыкновению своему в сильном движении успокоить себя как-нибудь и найти какое-нибудь решение. Широко шагая, как шагают во сне, она шла по коридору, ударяясь плечом о стену, натыкаясь на малышей, с визгом разбегавшихся перед нею. За углом она обошла старичка, замахавшего на нее деревянной указкой.
Она даже не поклонилась ему, хотя это был директор. Старичок с глубокой грустью покачал ей вслед головой и посмотрел на учителя истории Аристарха Аристарховича Аристархова, дежурившего в этот день в коридоре. А Таня все шла по коридору. И в ровном шуме множества детских голосов, в котором исчезал каждый звук, кипело и стучало ее сердце. Но что делать?
Все становилось поперек ее дороги. Где они? XVII Никто лучше самого Фильки не знал, была ли в его сердце хоть какая-нибудь иная мысль, чем помочь Тане как можно скорее. А все же он не был доволен ни своим собственным поведением, ни поведением друзей в этот день. Первое мгновение он было кинулся вслед за Таней по коридору, но, увидев за углом Аристарха Аристарховича Аристархова, его плечи, поднятые чрезмерно высоко, его равнодушные очки, его руки, занимавшие так много пространства, что, казалось, никому больше не оставалось места на свете, Филька остановился невольно и решил вернуться назад.
Но и в раздевалке он тоже не увидел ничего хорошего. В темноте между вешалками у газеты все еще толпились дети. Книги Тани были сброшены с подзеркальника на пол. И тут же, на полу, валялась ее дошка, подаренная ей недавно отцом. По ней ходили.
И никто не обращал внимания на сукно и бисер, которыми она была обшита, на ее выпушку из барсучьего меха, блестевшего под ногами, как шелк. Усвоив себе странную привычку время от времени размышлять, Филька подумал, что если бы старинные воины — и не старинные, а другие, которых он видит сегодня под суконными шлемами с красной звездой, — не помогали друг другу в походе, то как бы они могли побеждать? Что если бы друг вспоминал о друге лишь тогда, когда видит его, и забывал о нем, как только друг ушел в дорогу, то как бы он мог когда-нибудь вернуться назад? Что если бы охотник, обронивший свой нож на тропинке, не мог спросить о нем встречного, то как бы он мог заснуть спокойно всегда один, в лесу, у костра? Размышляя так, Филька опустился на колени в пыль среди толпы, и многие наступали на его пальцы.
Но все же он собрал книги Тани и, ухватившись за Танину дошку, изо всей силы старался вырвать ее из-под ног. Даже и это не так-то легко было сделать. Наступив на нее тяжелыми валенками и не двигаясь с места, стоял на ней толстый мальчик, которого Таня всегда принимала за бестию. Он кричал на Колю: — Я это могу тысячу раз повторить! Да, могу повторить: надо выбросить твою Таню вон из отряда.
А Коля в теплой шапке — он еще не успел ее снять, — подняв бледное лицо, молча смотрел ему в глаза. И от гнева у него не хватало голоса. Он тихо произнес: — Ну, скажи еще что-нибудь про нее, и я не посмотрю, что ты такой толстый, — я скручу тебя, как щенка, и выброшу на улицу! Коля схватил его за грудь, но, ослабевший после болезни, не мог его даже покачнуть. А меж тем мальчик занес уже руку над Колей, готовый стукнуть его кулаком.
Онлайн-трансляция эфирного потока в сети интернет без согласования строго запрещена. Вы можете разместить у себя на сайте или в социальных сетях плеер Первого канала. Для этого нажмите на кнопку «Поделиться» в верхнем правом углу плеера и скопируйте код для вставки.
Вход Опубликовано 4 года назад по предмету Русский язык от Nikenlife2618 Запишите в две колонки слова с пропущенными буквами: а с приставкой пре-, б с приставкой при-. Объясните значения, которые эти приставки вносят в слова. Укажите слова, в которых правописание приставок может быть объяснено только этимологически. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр... Заяц метнулся, заверещал и, пр...
Через несколько часов с пр... Наши вечерние прогулки прекратились.
Наши вечерние прогулки прекратились. Может быть, она [Олеся] не поняла настоящего значения этих враждебных взглядов, может быть, из гордости пр. Она запирает дверь на ключ, пр.. Путешественники ехали без всяких пр. Нигде не попадались им деревья, всё та же бесконечная, вольная, пр.
Безродного пр. Белая берёза под моим окном пр. Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непр. Гагин в течение разговора намекнул мне на какие-то затруднения, пр.. Дело в том, что ни коту, ни пр. Дела давно минувших дней, пр.. Не пр.
Ответы Преодолеть, прижав, притаился, приливом, прибывает, пренебрегла, присаживается, придвигает, приключений, прекрасная, презрел, принакрылась, непреодолимое, препятствующее, пришедшим, причинила, приданья, презирай.
Смотрите также
- Спиши, вставляя пропущеные буквы?
- Запишите в две колонки слова с пропущенными буквами: а) с...
- Спишите, выбирая приставку при - или пре - , вставляя пропущенные буквы? - Русский язык
- ГДЗ номер 155 с.142 по русскому языку 10 класса Гольцова Учебник (часть 1) — Skysmart Решения
Лошадь напрягала все силы стараясь
Безродного пр... Белая берёза под моим окном пр... Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непр... Гагин в течение разговора намекнул мне на какие-то затруднения, пр.. Дело в том, что ни коту, ни пр... Дела давно минувших дней, пр..
Падите ниц, дабы его великолепие не ослепило и не испепелило вас! Ярость захлестнула человека, который называл себя Боре, ярость, вызванная и самими словами, и тоном, которым слова эти были сказаны. Затем воздух над Получеловеком замерцал, и суть сказанного стала ясна. Этого не может быть! Не может!.. Троллоки уже растянулись на животах, корчась так, словно хотели зарыться в пол. Не став ждать, пока двинется кто-либо другой, человек, который называл себя Борс, пал лицом вниз и охнул, ударившись о камень. Слова слетели с его уст как заклинание против опасности - они и были заклинанием-оберегом, хоть и хрупким, как тонкая тростинка, против того, чего он боялся, - и он услышал, как сотня голосов произносит в пол те же слова, едва шевеля губами от страха. Темный и все Отрекшиеся заточены... Весь дрожа, он задавил этот срывающийся шепоток. Уже давно он позабыл этот голос. Не спрашивая ничего, служу я ко Дню, когда он явится, однако служу в несомненной и определенной надежде на жизнь вечную. Нет, ныне я служу иному господину. Нет, нет! Иному господину. Скоро явится Великий Повелитель Тьмы, дабы повести нас и править миром вечно и всегда. Человек, который называл себя Борс, договорил слова кредо тяжело дыша, словно пробежал десять миль. Хриплые вздохи вокруг подсказали ему, что не он один чувствовал себя так. Все поднимитесь. Сладкозвучный голос застал врасплох. Наверняка никто из его сотоварищей, лежащих на животах, вжимая в мозаичные плиты лица в масках, не произнес и слова, но не такого голоса он ожидал от... Робко он приподнял голову, чтобы одним глазом... В воздухе над Мурддраалом парила фигура мужчины, кайма его кроваво-красного одеяния висела в спане над головой Получеловека. И тоже в маске кроваво-красного цвета. Чтобы Великий Повелитель Тьмы предстал перед ними в образе человека? Да к тому же в маске? Тем не менее Мурддраал, самый взгляд которого внушал страх, стоя в тени этой фигуры, трепетал и чуть ли не втягивал в плечи голову. Человек, который называл себя Борс, ухватился за тот ответ, который мог вместить в себя его разум и выдержать бремя заключавшегося в нем смысла. Наверное, один из Отрекшихся, И все равно подобная мысль была немногим менее пугающей и неприятной. Даже так это должно значить, что День Возвращения Темного приблизился вплотную, раз свободен один из Отрекшихся. Отрекшиеся, тринадцать самых могущественных обладателей Единой Силы в Эпоху, когда подобных им было множество, были замурованы в Шайол Гул вместе с Темным, изолированы от мира людей Драконом и Сотней Спутников. Нанесенный в ответ на это действие пагубный удар запятнал мужскую половину силы Истинного Источника; и все мужчины Айз Седай, эти проклятые обладатели Силы, сошли с ума и взломали мир, разбили его на куски, словно глиняный горшок о камень, а после, разлагаясь заживо, завершили своей смертью Эпоху Легенд. Самая подходящая смерть для Айз Седай, по мнению человека, который называл себя Борс. Да и та слишком хороша для них. Он жалел лишь о том, что подобной участи избежали женщины. Медленно, с усилием он загнал паническое чувство в самую дальнюю часть сознания, сжав и крепко держа его, хотя оно и вопило во весь голос, стремясь вырваться. Это было лучшее, что он мог сделать. Ни один из распластавшихся на полу не поднялся, и лишь немногие отважились приподнять голову. Фигура повелительно двинула руками. Человек, который называл себя Борс, начал было неуклюже вставать, но на полпути заколебался. Эти жестикулирующие руки были страшно обожжены, испещрены черными трещинами, а ободранная, лишенная кожи плоть была такой же красной, как и мантия. Мог ли Темный появиться так? Или даже кто-то из Отрекшихся? Провалы глазниц кроваво-красной маски медленно скользнули по нему, и он торопливо распрямился. В этом взгляде ему почудился жар разверстого горнила. Остальные, подчинившись приказанию, встали не с большей ловкостью и с не меньшим страхом. Человек, который называл себя Боре, сцепил зубы, чтобы они не стучали. На языке троллоков это означает Душа Мрака, и даже неверящим известно, что таково троллоково имя для Великого Повелителя Тьмы. Того, Чье Имя Нельзя Произносить. Среди тех, кто собрался здесь, и у всех из рода людского кощунством считалось осквернить человеческий язык произнесением любого из них. Воздух со свистом вырывался из ноздрей, и вокруг себя он слышал тяжелое дыхание из-под других масок. Слуги исчезли, как и троллоки, хотя, как они уходили, он не заметил. День Возвращения близится. Разве то, что я здесь, - дабы меня узрели вы, немногие избранные среди ваших братьев и сестер, - не говорит вам об этом? Скоро Колесо Времени будет сломано. Скоро умрет Великий Змей, и властью этой смерти, гибели самого Времени, ваш Господин переделает мир по-своему - для этой Эпохи и для всех Эпох грядущих. И те, кто служит мне преданно и стойко, воссядут подле ног моих над звездами в небе и станут править миром людей вечно. Так обещал я, и так будет, будет бесконечно. Вечно будете вы жить и править. По рядам слушателей пробежали шепотки предвкушения, а кое-кто даже сделал шаг вперед, к парящей темно-красной фигуре, устремив вверх восторженные глаза. Даже человек, который называл себя Боре, ощутил притягательность этого обещания, обещания, ради осуществления которого он продавал свою душу добрую сотню раз. Человек, который называл себя Боре, никак не мог решить, была ли она живой или нет. Деревенский парень, судя по одежде, с лукавым огоньком в карих глазах и намеком на улыбку на губах, словно при воспоминании или в предвкушении озорной проделки. Тело выглядело теплым, но грудная клетка не шевелилась от дыхания, глаза смотрели вперед не моргая. Курчавый юноша, с могучей мускулатурой кузнеца. И еще странность: на боку у него висел боевой топор, большой полумесяц лезвия уравновешивался толстым клювом обуха. Человек, который называл себя Борс, внезапно подался вперед, заинтересованный еще большей странностью. У юноши были желтые глаза. Высокий парень, с серыми глазами, ставшими на свету почти голубыми, и с темными, с рыжинкой, волосами. Еще один селянин или фермер. И вдруг человек, который называл себя Боре, открыл от изумления рот. Еще одно обстоятельство, совершенно необычное, хотя с какой стати ему ожидать тут чего-то обыденного. На поясе у юноши висел меч, меч с бронзовой цаплей на ножнах и еще с одной на длинной двуручной рукояти. Быть того не может! Что бы это значило? Он заметил, что Мурддраал с дрожью глядит на эти три фигуры; и если только суждение не было совершенно неверным, то дрожал Получеловек теперь не от страха, а от ненависти. Мы должны убить его, Великий Повелитель? Его рука искала на боку меч. Может, его удастся обратить на мою сторону. Рано или поздно, но так будет - в эту Эпоху или в другую. Человек, который называл себя Боре, прищурился. В эту Эпоху или в другую? А я-то полагал, что День Возвращения близок. Что мне за дело до того, что случится в другой Эпохе, если я, ожидая, состарюсь и умру в этой? Он должен быть обращен! Лучше, чтобы он служил мне живым, нежели мертвым, но, живым или мертвым, он должен и будет служить мне! Этих троих вы обязаны знать, поскольку каждый - нить в узоре, который я намерен сплести, и ваше дело, когда я прикажу, - найти, где они находятся. Рассмотрите хорошенько, чтобы вы смогли узнать их. Внезапно все звуки смолкли. Человек, который называл себя Борс, беспокойно шевельнулся, оглянулся и заметил, что остальные ведут себя так же. Все, кроме иллианки. Обхватив руками грудь, словно скрывая округлости тела, что раньше выставляла напоказ, широко раскрыв глаза, наполовину испуганная и наполовину экстатичная, она энергично кивала, как будто кто-то стоял рядом с нею лицом к лицу. Иногда она словно отвечала кому-то, но человек, который называл себя Боре, не слышал ни слова. Внезапно женщина выгнулась дугой назад, дрожа и вытянувшись струной. Он не мог понять, почему она не падает, разве только нечто невидимое удерживает ее. Потом, так же внезапно, она опять встала прямо и вновь кивнула, дрожа и кланяясь. Когда иллианка выпрямилась, тут же вздрогнула и принялась кивать одна из женщин, носящих кольцо Великого Змея. Значит, каждый из нас слышит распоряжения, касающиеся только его. Человек, который называл себя Борс, разочарованно что-то пробормотал. Если б он узнал, что приказано хотя бы одному из всех прочих, то мог бы использовать подобное знание в своих интересах, но раз так... Нетерпеливо он ждал, когда придет его черед, забывшись настолько, что стоял выпрямившись во весь рост. Один за другим собравшиеся получали свои приказания, окруженные стеной безмолвия, которая, однако, все же позволяла получить намеки, дразнящие ложными надеждами на разгадку тайны. Если бы только можно было верно истолковать их... Шайнарец, хотя и соглашался молча, но поза его говорила о замешательстве. Вторая женщина из Тар Валона вздрогнула, как от удара, а закутанная в серое фигура, чей пол он не сумел определить, покачала головой, прежде чем рухнуть на колени и неистово закивать. Некоторых охватывала такая же судорога, что и иллианку, словно боль заставляла их вставать на цыпочки. Человек, который называл себя Борс, дернулся, когда красная маска предстала перед самыми его глазами. Ошеломленный, он почувствовал, как его череп будто распался надвое, а глаза вытолкнуло из головы. На миг ему почудилось пламя в прорезях маски. От проскользнувшего в этом имени намека на насмешку по спине пробежал холодок. От вас нельзя ничего скрыть. Клянусь в этом! Великий Повелитель, и я исполню вашу волю. Если быть точнее, я приказываю тебе удвоить рвение. Великий Повелитель, так и будет. Будь настороже: эти трое опасны. Как это получается? Я вижу их, но не вижу ничего, кроме ЕГО лица. Голова у него чуть ли не раскалывалась. Ладони в тонких перчатках повлажнели, а сорочка прилипла к спине. Деревенские мальчишки? Разве один из них... Если только человек, который держит меч, не круглый дурак, или не беспечен, или же не неумел, в каковых случаях оружие вдвойне опаснее для него самого, чем для кого-то другого. Того, что я сказал тебе, достаточно, чтобы опознать их. Этого достаточно, чтобы ты повиновался мне. Об этом не рассказывать никому. Когда ты вернешься в Тарабон... Человек, который называл себя Боре, понял, что слушает с раскрытым ртом. В приказах не было ровным счетом никакого смысла. Если бы я знал, что поручено хоть кому-то из остальных, наверное, я бы мог сложить фрагменты воедино. Вдруг он почувствовал, что голову сдавило - будто гигантская рука сжимает виски, почувствовал, что его поднимают, и мир разлетелся тысячью звездных вспышек, каждая вспышка становилась картинкой, что проносилась перед его мысленным взором или кружилась, уменьшаясь и удаляясь, едва он успевал заметить ее. Немыслимое небо в полосатых облаках, красно-желто-черных, несущихся взапуски, будто гонимых самым сильным ветром, какой только видел мир. Женщина - девушка? В глаза ему уставился ворон, знающий его, потом пропал. Закованный в доспехи мужчина, в жутком шлеме, раскрашенном и покрытом позолотой наподобие какого-то чудовищного, отвратительного насекомого, поднял меч и нанес удар куда-то вбок, за пределы поля зрения. Рог, изогнутый, золотой, прилетел откуда-то издалека. Он несся прямо в лицо, звучала одна пронзительная нота, которая вытягивала из него душу. В последний миг рог вспыхнул слепящим золотым кругом света, который прошел сквозь него, обжегши холодом, по сравнению с которым хлад смерти - ничто. Из теней потерянного зрения выпрыгнул волк и разорвал ему горло. Кричать он не мог. Стремительный поток несся дальше, топя его, погребая его под собой. Он едва помнил, кто он и где находится. Небеса пролились огненным дождем, канули в небытие луна и звезды; реки текли кровью, и шагали мертвые; разверзлась земля, и выплюнула фонтаны расплавленного камня... Человек, который называл себя Борс, очнулся и понял, что стоит пригнувшись в том же зале вместе с остальными, большинство из которых в гробовой тишине наблюдало за ним. Образы, затопившие сознание, блекли, тускнели; он был уверен, что многие из них уже выветрились из памяти. Человек, который называл себя Борс, склонился в поклоне вдвое ниже обычного. Великий Повелитель, - хрипло прошептал он, - так и будет. Выпрямившись, он опять оказался в одиночестве и в безмолвии. Еще один, тайренский Благородный Лорд, кивнул и поклонился кому-то, не видимому более никому. Человек, который называл себя Боре, приложил ко лбу дрожащую ладонь, стараясь удержать в памяти хоть каплю из того, что хлынуло через его сознание, хотя и не был уверен до конца, хочется ли ему это вспоминать. Ужасающий шлейф вспыхнул и пропал, и неожиданно он задумался: что же он пытается припомнить? Я знаю; что-то было, но вот что? Было же что-то! Или нет? Мускулистый курчавый юноша; фермер с мечом; и паренек с озорным выражением лица. Человек, который называл себя Борс, уже окрестил их для себя - Кузнец, Мечник и Плут. Каково их место в головоломке? Но, согласно одному из полученных им приказов, они все могут умереть в любое время, и он склонен был полагать, что некоторые из его сотоварищей имеют приказы, тоже подразумевающие смерть для этих троих. Насколько они важны? Голубые глаза могут означать принадлежность к аристократии Андора - неправдоподобно в сочетании с такими одеждами, - есть и Порубежники со светлыми глазами, как и кое-кто из Тайрени, не говоря уж об отдельных гэалданцах и конечно же... Нет, его не поможет. Но вот желтые глаза? Кто они такие? Что они такое? Он вздрогнул от прикосновения к руке и, оглянувшись, увидел сбоку от себя слугу в белом, молодого мужчину. Прочие слуги тоже вернулись, их стало больше, чем раньше, по одному для каждого из гостей в масках. Он прищурил глаз. Мурддраал - тоже, и лишь шероховатый камень был там, где прежде находилась дверь, через которую входил Получеловек. Тем не менее три фигуры по-прежнему висели в воздухе. Он чувствовал себя так, словно они смотрели на него. Избегая смотреть в эти безжизненные глаза, он еще раз взглянул на три фигуры, потом пошел за слугой, с тревогой размышляя, откуда тот узнал, как к нему следует обратиться. Но раздумывал недолго, пока покрытые необычной резьбой двери не захлопнулись за ним. Он прошел с дюжину шагов, когда понял, что они со слугой в коридоре одни. Он подозрительно насупил брови под маской, но не успел открыть рот, как слуга заговорил: - Других тоже провожают в их комнаты, милорд. Вы позволите, милорд? Время истекает, а наш Господин нетерпелив. Человек, который называл себя Борс, скрипнул зубами как от досады на скудость предоставленных ему сведений, так и от того, что своими словами слуга поставил его и себя на одну доску, но следовал за тем молча. Лишь глупцы огрызаются на слугу, а припомнив глаза парня, он засомневался, что отповедь возымеет хоть какое-то действие, если не приведет к худшему. И как он узнал, что я собираюсь задать ему вопрос? Слуга улыбнулся. Человек, который называл себя Борс, чувствовал себя совершенно не в своей тарелке, пока не вернулся в комнату, где ожидал, прибыв сюда по зову, но и тогда беспокойство не оставило его. Даже найти пломбы на своих седельных сумках нетронутыми казалось слабым утешением. Слуга входить не стал, остался в коридоре. Никто не увидит ни того, как вы отбудете отсюда, ни того, как вы окажетесь в нужном вам месте, но, вероятно, лучше появиться там уже одетым надлежащим образом. Вскоре за вами придут, дабы проводить вас. Дверь, к которой не притронулась ничья видимая рука, закрылась. Человек, который называл себя Борс, не сдержал нервной дрожи.
Полное или частичное копирование материалов запрещено. При согласованном использовании материалов сайта необходима ссылка на ресурс. Код для вставки видео в блоги и другие ресурсы, размещенный на нашем сайте, можно использовать без согласования.
Сложносочинённое предложение, две грамматические основы; в первой части однородные сказуемые. Второе предложение — бессоюзное сложное, две грамматические основы; последняя — часть односоставное назывное предложение, с главным членом подлежащим. Предложение простое, двусоставное, неполное с пропущенным подлежащим, сказуемые однородные.
Ржавчина (СИ) [Александр Баренберг] (fb2) читать онлайн
| Ржавчина (СИ) [Александр Баренберг] (fb2) читать онлайн | 1. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр одолеть течение. |
| Запишите в две колонки слова с пропущенными буквами с приставкой пре с приставкой при | 1. Лошадь напрягала все силы, стараясь ь течение. |
Правописание приставок объяснено этимологически
Наши вечерние прогулки прекратились. Может быть, она [Олеся] не поняла настоящего значения этих враждебных взглядов, может быть, из гордости пр... Она запирает дверь на ключ, пр.. Путешественники ехали без всяких пр... Нигде не попадались им деревья, всё та же бесконечная, вольная, пр... Безродного пр... Белая берёза под моим окном пр...
Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непр... Гагин в течение разговора намекнул мне на какие-то затруднения, пр.. Дело в том, что ни коту, ни пр... Дела давно минувших дней, пр.. Не пр... Ответ Ответ дан galynakushnirp36cgk а с приставкой пре-: преодолеть, прерывается, прекратились, пренебрегла, прекрасная, непреодолимое, препятствующие, преданья, презирай. Приставка пре- имеет значение очень прекрасная или близка к приставке пере- преодолеть, прерывается, прекратились, непреодолимое, преданья.
Она была одной из немногих замужних женщин в округе, которые не набивались Тэму в свахи. Ее по-матерински доброе отношение к Ранду проявлялось в теплых улыбках и небольшом угощении всякий раз, когда бы он ни зашел в гостиницу, но таким же образом она поступала и по отношению ко всем молодым парням в округе. Если же она порой поглядывала на него с более далеко идущими намерениями, то дальше взглядов она, по крайней мере, не заходила, за что Ранд был глубоко ей признателен. Немедленно раздался скрежет отодвигаемых кресел, когда мужчины повставали с мест, и похвалы хозяйке. Бесспорно, она стряпала лучше всех в Эмондовом Лугу, и на мили вокруг не было человека, который бы с радостью не ухватился за подвернувшуюся возможность оказаться у нее в гостях за обеденным столом. Над лестницей в погреб, как раз рядом с дверью на кухню, висела лампа, другая ярко освещала сам погреб с каменными стенами. Лишь в самых дальних его углах притаилась полумгла. На деревянных полках, протянувшихся вдоль стен и поперек комнаты, стояли бочонки с бренди и сидром, а также бочки с элем и вином, в некоторые из них вместо затычек были вбиты краны. Но весь эль и все бренди были от фермеров Двуречья или же сделаны самим Браном. Торговцы и даже купцы продавали иногда бренди или эль из других краев, но они никогда не были так же хороши, как местные, стоили кучу денег, и их никто не просил больше одного раза. Мэт пожал плечами: — Да так, вообще-то ничего. Они скушали это за милую душу, как топленые сливки. Потом выпустил их возле дома Дага. Откуда мне было знать, что они рванут прямо домой? Это уж точно не моя вина. Не оставь миссис Лухан двери открытыми, собаки не забежали бы внутрь. Я вовсе не думал вывалять в муке весь ее дом. Ранд одновременно смеялся и морщился. Она почти так же сильна, а характер у нее намного хуже. Хотя это все равно. Может, если ты, пройдешь быстро, он тебя и не заметит. По лицу Мэта можно было понять, что шутки Ранда он воспринимает более чем серьезно. Тем не менее, когда они направились через общий зал обратно, торопиться нужды не было. Шестеро мужчин сдвинули свои кресла перед камином тесным кружком. Тэм, сидя спиной к огню, говорил тихим голосом, а другие наклонились к нему, слушая его так внимательно, что навряд ли заметили бы даже стадо овец, прогони его мимо них. Ранду захотелось подойти поближе, чтобы услышать, о чем идет разговор, но Мэт дернул его за рукав и посмотрел умоляющим взглядом. Со вздохом Ранд пошел за Мэтом к двуколке. Вернувшись, на верху лестницы ребята обнаружили поднос с горячими медовыми пряниками, заполнившими коридор своим ароматом. Там же оказались две кружки и кувшин горячего сидра с пряностями. Вопреки собственному решению подождать со сладким, Ранд, как до него вдруг дошло, две последние ходки от повозки в подвал пытался жонглировать бочонком и горячим, с пылу с жару, пряником. Пока Мэт отводил душу пряниками, Ранд установил последнюю бочку на полку, смахнул крошки с губ и сказал: — Ну, что там о мене... По лестнице простучали шаги, и в погреб торопливо скатился Ивин Финнгар, его толстощекое лицо просто-таки светилось от желания поделиться новостями. И слышал еще, что у миссис Лухан есть кое-кто на примете, кого надо искать. Тех лет, что разделяли Ранда и Мэта с Ивином, которому исполнилось всего четырнадцать, обычно хватало, чтобы быстренько разобраться со всем, что тот скажет. На этот раз парни переглянулись и затем почти одновременно заговорили. Ты разглядел его лицо? Ивин непонимающе переводил взгляд с одного на другого, потом, когда Мэт угрожающе шагнул к нему, быстро заговорил: — Конечно же, я разглядел его лицо. И плащ у него — зеленый. Или, может, серый. Все время меняется. Кажется, он будто исчезает там, где встанет. Иногда, если он не шевелится, его даже не заметишь, хоть и глядишь прямо на него. А ее плащ — голубой как небо, и в десять раз наряднее, чем любые праздничные одежды, что я видел. И к тому же она в десять раз красивее всех, кого я в жизни встречал. Она высокородная леди, как в сказках. Наверное, так. Он уставился на Мэта, который заложил руки за голову и зажмурился. Я видел, как они прискакали. А их лошади, Ранд! Я никогда не видывал таких высоких лошадей или таких холеных. Они выглядели так, будто могут скакать вечно. По-моему, он у нее в услужении. Мэт продолжал, словно не слыша Ивина: — Во всяком случае, он ей подчиняется, делает все, что она приказывает. Только он не похож на наемного слугу. Может, воин. Ты бы видел, как он носит меч, кажется, что меч — его часть, рука или нога. По сравнению с ним купеческие охранники просто шавки. А она, Ранд! Я никогда и вообразить себе не мог никого похожего на нее. Она точно из менестрелевых преданий. Она словно... Не считая купцов, раз в год приезжающих закупать табак и шерсть, и торговцев, чужеземцы никогда, или почти никогда, не появлялись в Двуречье. Может, в Таренском Перевозе, но не так далеко к югу. К тому же большинство купцов и торговцев наезжали сюда многие годы подряд, так что их не считали на деле чужаками. Просто нездешними. Минуло добрых пять лет с той поры, как в последний раз в Эмондовом Лугу появлялся настоящий чужак, да и тот пытался скрыться от какой-то неприятности, приключившейся с ним в Байрлоне, а от какой — никто в деревне не понял. Он надолго не задержался. Чужаки, Ранд, и такие чужаки, какие тебе и не снились. Вдумайся в это! Ранд открыл было рот, но так ничего и не сказал. Всадник в черном плаще действовал ему на нервы так же, как на нервы кошке бегущая за ней собака. Выглядело же все зловещим совпадением: трое чужаков рядом с деревней в одно и то же время. Трое, если только плащ того, о ком говорил Ивин, — плащ, меняющий цвет, — никогда не становится черным. Морейн, так он ее называл. Леди Морейн. А его имя — Лан. Мудрой она, может, и не нравится, а мне понравилась. Она извинилась, когда это выяснилось. Да, извинилась. И стала говорить о травах, о том, кто есть кто в Эмондовом Лугу, и с тем же уважением к Найнив, как и все женщины в деревне, и вопросов было много. Она о жителях узнавала: о том, сколько человеку лет, долго ли он тут прожил, и... В любом случае, Найнив отвечала ей так, словно раскусила недозрелую ягоду-сладину. Потом, когда леди Морейн отошла, Найнив смотрела ей вслед, будто... Когда в прошлом году Кенн назвал ее «дитя», она стукнула его по голове своим посохом, а он все-таки из Совета Деревни и, кроме того, по летам ей в дедушки годится. Она же вскипает по любому поводу, но долго не сердится, если только добивается своего. Слишком долго, — пробормотал Ивин. Судя по всему, наш Бэл Тайн будет самым лучшим из всех. Менестрель, леди — чего можно еще пожелать? Кому нужен фейерверк? Тебе надо бы взглянуть на того приятеля. Он взбежал по лестнице, следом карабкался Ивин, канюча: — Что, и в самом деле менестрель, а, Мэт? Это не как те гончие-призраки, правда? Или лягушки? Ранд задержался только для того, чтобы потушить лампу, потом поспешил за Мэтом и Ивином. В общем зале к группе у камина присоединились Рауэн Хэрн и Сэмил Кро, и в результате тут собрался Совет Деревни в полном составе. Свои слова мэр подчеркивал, ударяя толстым указательным пальцем по ладони другой руки и поочередно вглядываясь каждому в лицо. Все кивали, соглашаясь со всем, что он говорил, хотя Кенн, в отличие от остальных, кивал с большой неохотой. То, каким тесным кружком они расположились, говорило о теме обсуждения больше, чем ярко раскрашенная вывеска. О чем бы ни шла речь, дело касалось исключительно Совета Деревни, по крайней мере пока. Члены Совета могли бы не понять Ранда, попытайся тот подслушать. Юноша неохотно отошел в сторону. Еще оставался менестрель. И те чужаки. На дворе Белы и двуколки не было — о них позаботились Хью или Тэд, конюхи гостиницы. Мэт и Ивин стояли в нескольких шагах от парадной двери гостиницы, уставившись друг на друга, ветер трепал их плащи. Менестрель здесь. А теперь вали отсюда! Ранд, скажи этой бараньей башке, что я говорю правду, может, тогда он от меня отвяжется! Поплотнее закутавшись в плащ, Ранд шагнул вперед на помощь Мэту, но слова замерли у него на языке, а на затылке зашевелились волосы. За ним опять наблюдали. Это ощущение не походило на то чувство, какое возникло от всадника в капюшоне, но радости от этого все равно было мало, особенно так скоро после той неожиданной встречи. Быстрый взгляд на Лужайку, и Ранд увидел то же, что и раньше, — играющая ребятня, люди, занятые подготовкой Празднества, и никого, кто смотрел бы в его сторону. Одиноко возвышался ожидающий праздника Весенний Шест. Суета и ребячьи крики заполняли боковые улочки. Все было так, как и должно было быть. Если не считать того, что за Рандом наблюдали. Тогда что-то подсказало юноше повернуться кругом и взглянуть вверх. На крало черепичной крыши гостиницы расселся большой ворон, порывы ветра с гор чуть покачивали его. Ворон склонил голову набок, блестящий черный глаз смотрел прямо... Он почему-то поверил в это, и внезапно жаркая волна гнева захлестнула юношу. Друзья переглянулись, затем, как один, потянулись за камнями. Два камня летели точно... Захлопав крыльями, ворон опять склонил голову набок, без всякой боязни уставившись на юношей мертвенно-черным глазом, ничем не выказывая, что произошло. Ранд, оцепенев от ужаса, уставился на птицу. Мэт, не отрывая взгляда от птицы, покачал головой: — Никогда. Да и вообще ни у какой птицы таких повадок не припомню. С пронзительным карканьем ворон так резко взмыл в воздух, что с кромки крыши на землю опустились два черных пера. Пораженные, Ранд и Мэт развернулись, провожая взглядами ворона, стремительно пролетевшего над Лужайкой и направившегося в сторону Гор Тумана, которые поднимались за Западным Лесом и, как обычно, упирались своими вершинами в облака. Птица превратилась в темное пятнышко на западе и вскоре исчезла из виду. Ранд перевел изумленный взгляд на женщину. Она тоже следила за полетом птицы, но теперь уже повернулась, и ее глаза встретились с глазами юноши. Ранд не мог вымолвить ни слова, он мог только смотреть. Это, должно быть, и есть леди Морейн, и она во всем оказалась такой, как ее описывали Мэт и Ивин, во всем и даже больше. Когда Ранд услышал, как она назвала Найнив «дитя», то представил ее старой, что на поверку оказалось совсем не так. Он вообще не мог определить возраст незнакомки. На первый взгляд ему показалось, что она так же молода, как и Найнив, но чем дольше он смотрел, тем больше склонялся к мысли, что она старше Найнив. Вокруг больших темных глаз лежала печать зрелости, намек на то знание, которое никому не суждено обрести молодым. На миг Ранду почудилось, что ее глаза — глубокие омуты, в которые он погружается с головой. И стало понятным, почему Мэт и Ивин назвали ее леди из преданий менестреля. Женщина держала себя с таким достоинством и властностью, от которых испытываешь чувство неловкости и от которых ноги становятся словно ватные. Хотя она была едва по грудь Ранду, но осанка делала ее рост таким, каким ему и следовало бы быть, и поэтому высокий Ранд чувствовал себя не в своей тарелке. Женщина совершенно не походила ни на кого, с кем Ранд встречался раньше. Широкий капюшон плаща обрамлял ее лицо и мягкие локоны темных волос. Он никогда не видел взрослую женщину с волосами, не заплетенными в косу; в Двуречье каждая девушка с нетерпением ждала того дня, когда деревенский Круг Женщин объявит, что она уже взрослая и может носить косу. Одежды незнакомки тоже были необычными. Плащ, сшитый из небесно-голубого бархата, с богатым серебряным шитьем — листья, виноградные лозы, цветы шли по его краям. Платье, по сравнению с плащом более темного синего оттенка, в разрезах которого проглядывала кремовая ткань, переливалось, когда женщина двигалась. Шею ее обвивало ожерелье из тяжелых золотых звеньев; еще одна золотая, изящной работы цепочка, лежащая на волосах, поддерживала маленький сверкающий голубой камень на лбу. Широкий пояс плетеного золота охватывал талию леди, а на указательном пальце левой руки блестело золотое кольцо в виде змея, пожирающего собственный хвост. Ранду никогда не доводилось видеть подобного кольца, хотя он сразу узнал Великого Змея — символ еще более древний, чем само Колесо Времени. Наряднее, чем любые праздничные одежды, сказал Ивин, и он был прав. В Двуречье никто и никогда так не одевался. Она улыбнулась, и в Ранде проснулась готовность что-нибудь сделать для нее, все, что в его силах, лишь бы это могло оправдать то, что он стоит рядом с нею. Он понимал, что она улыбается им всем, но, казалось, улыбка предназначалась только ему одному. На самом деле все походило на то, что менестрелевы сказки обернулись былью. На лице Мэта застыла глупая улыбка. Как будто о ее приезде, сколь бы краток он ни был, не будут толковать в деревне целый год! А как зовут вас? Прежде чем кто-то из юношей успел сказать хоть слово, вперед выскочил Ивин: — Меня зовут Ивин Финнгар, леди. Это я сказал им ваше имя, вот потому-то они его и знают. Я слышал, как его произносил Лан, но я не подслушивал. Никто вроде вас раньше не приезжал в Эмондов Луг. И еще в деревне будет на Бэл Тайн менестрель. А сегодня — Ночь Зимы. Вы зайдете ко мне в дом? Моя мама печет яблочный пирог. Ее глаза блеснули радостным удивлением, хотя больше оно ни в чем не проявилось. Но вы все должны звать меня Морейн. Морейн, — сказал Мэт и деревянно поклонился, затем, пунцовый от смущения, выпрямился. Ранд подумал, стоит ли ему делать что-нибудь такое наподобие того, как поступают мужчины в сказаниях, но, по примеру Мэта, лишь произнес свое имя. По крайней мере, сейчас язык у него не заплетался. Морейн перевела взгляд с него на Мэта и обратно. Ранд подумал, что ее улыбка — едва заметная, уголками губ — была теперь похожа на ту, которая обычно бывала у Эгвейн, когда та скрывала какой-нибудь секрет. Она засмеялась, услышав, как они заторопились согласиться. Примите это на память и храните у себя — и будете помнить, что согласились явиться ко мне, когда я попрошу об этом. Теперь между нами — узы. Женщина остановилась и взглянула через плечо, и он проглотил комок в горле, прежде чем продолжить: — Зачем вы приехали в Эмондов Луг? Поэтому он сам поспешил все объяснить: — Прошу прощения, я не хотел показаться невежливым. Просто дело в том, что в Двуречье никто не приезжает, не считая купцов и торговцев, которые появляются, когда снег не слишком глубок и можно сюда добраться из Байрлона. Почти никто. И уж точно никто, кто был бы похож на вас. Люди из купеческой охраны говорят порой, что здесь самая глухомань, и, по-моему, так и должно казаться любому нездешнему. Мне просто интересно. Улыбка Морейн медленно исчезла, будто она что-то припомнила. Минуту она молча смотрела на Ранда. Место, которое вы зовете Двуречьем, всегда интересовало меня. Когда могу, я посвящаю свое время изучению историй о том, что случилось когда-то, здесь и в других местах. Человек носит множество имен, множество лиц. Различных лиц, но всегда это один и тот же человек. Мы можем лишь наблюдать, и изучать, и надеяться. Ранд изумленно уставился на нее, не в силах вымолвить ни слова, даже спросить, о чем она сказала. Он не был уверен, что эти слова предназначались для них. Как отметил про себя Ранд, Ивин и Мэт будто онемели, а Ивин вдобавок стоял, разинув рот. Морейн опять посмотрела на ребят, и все трое чуть встряхнулись, словно проснувшись. Никто не сказал в ответ ни слова. Морейн направилась к Фургонному Мосту, не ступая по траве, а словно скользя над ней. Плащ ее раздался в стороны, словно крылья. Когда она отошла, высокий мужчина, которого Ранд не замечал, пока тот не шагнул от парадной двери гостиницы, последовал за Морейн, положив руку на большую рукоять своего меча. Темное его одеяние имело серо-зеленый цвет, оно сливалось с листвой или тенью, а его плащ, который трепал ветер, принимал разные оттенки серого, зеленого, бурого цветов. Плащ этот временами, казалось, исчезал, сливаясь с тем, что было за ним. Длинные волосы мужчины, тронутые на висках сединой, были схвачены узким кожаным ремешком. На его обветренном лице, словно высеченном из камня, — сплошные грани и углы, — морщин, вопреки седине в волосах, не было. Когда он двинулся, то Ранду он сразу напомнил волка. Проходя мимо троих ребят, он окинул каждого острым взглядом голубых глаз, холодным, как зимний рассвет. Он словно оценивал их в уме, и ни одна черточка его лица не выдала того, каким оказался итог. Мужчина ускорил шаг, чтобы догнать Морейн, затем пошел у нее за плечом, наклонившись к ней и что-то говоря. Ранд перевел дыхание, которое невольно сдерживал. Так или иначе, у Стражей доспехи и мечи все в золоте и драгоценностях, и они проводят жизнь на севере, в Великом Запустении, сражаясь со злыми тварями, и все такое прочее. У нас же овцы! Знать бы, что могло такого интересного для нее случиться здесь. Подумать только, что я могу купить, когда появится торговец! Ранд разжал руку и увидел монету, которую ему вручила Морейн, и от удивления чуть не выронил ее. На такую уйму серебра в Двуречье можно вполне купить хорошего коня, и еще останется. Ранд посмотрел на Мэта и увидел то же ошеломленное выражение, что наверняка было сейчас и на его лице. Повернув ладонь так, чтобы монету мог заметить только Мэт, но никак не Ивин, он вопросительно поднял бровь. Мэт кивнул, и с минуту они обалдело глядели друг на друга. И я не истрачу ее. Даже когда появится торговец. С этими словами он засунул монету в карман куртки. Кивнув, Ранд медленно сделал то же самое со своей монетой. Он решил, что Мэт прав, хотя и не был уверен почему. Нельзя, раз монета досталась от нее. Он не смог сообразить, на что еще может пригодиться серебро, но... Ивин всмотрелся в монету, покачал головой и запихнул серебро в карман. Ясное дело, Ивин все равно не поверит, пока собственными глазами не увидит менестреля. По ту сторону Фургонного Моста раздались радостные возгласы, и, когда Ранд увидел, что послужило поводом для них, он уже засмеялся от всей души. К мосту, сопровождаемый беспорядочной толпой деревенских — от седовласых стариков до только-только научившихся ходить малышей, — двигался высокий фургон, который тащила восьмерка лошадей. Округлый парусиновый верх был увешан снаружи множеством узелков и котомок, смахивающих на гроздья винограда. Наконец-то прибыл торговец. Чужаки и менестрель, фейерверк и торговец. Судя по всему, намечался самый лучший Бэл Тайн из всех. По-прежнему окруженный толпой деревенских и пришедших на Праздник фермеров, торговец остановил лошадей перед гостиницей. Со всех сторон к громадному фургону с большими, выше человеческого роста, колесами стекался народ, все взоры были прикованы к торговцу, сидевшему с вожжами в руках. Человека в фургоне — бледного, щуплого мужчину с костлявыми руками и большим крючковатым носом — звали Падан Фейн. Фейн, всегда улыбающийся и смеющийся, словно над ему одному известной шуткой, каждую весну, сколько помнил себя Ранд, являлся в Эмондов Луг со своим фургоном и упряжкой. Члены Совета вышагивали нарочито медленно, даже Кенн Буйе в сопровождении нетерпеливых воплей всех прочих, требовавших кто булавок, кто кружев, кто книг или еще доброй дюжины видов всевозможных товаров. Толпа неохотно расступалась, пропуская процессию, и тут же поспешно смыкалась за нею. Адресованные торговцу возгласы не смолкали. Большинство сбежавшихся к фургону требовало новостей. С точки зрения жителей деревни, иголки, чай и тому подобное — не более чем половина груза в фургоне. Столь же, если не более важно любое слово извне, известия из мира за пределами Двуречья. Одни торговцы просто рассказывают, что знают, вываливая все сразу в одну кучу и предоставляя деревенским самим в этой куче разбираться. Из других почти каждое слово приходилось вытягивать чуть ли не клещами, они разговаривали нехотя и без особой вежливости. Фейн, однако, говорил охотно, зачастую с подковырками, и истории свои заводил надолго, делясь разнообразными подробностями, превращая рассказ в представление, вполне сравнимое с представлением менестреля. Он просто наслаждался всеобщим вниманием, расхаживая с гордым видом, словно петух, ловя на себе взгляды слушателей. Ранду пришло в голову, что Фейну не доставит особой радости узнать, что в Эмондовом Лугу оказался настоящий менестрель. Торговец, с нарочитой тщательностью занявшийся привязыванием поводьев, уделил Совету и селянам одинаковое внимание, которое при всем желании вообще трудно было назвать вниманием. Фейн небрежно кивнул всем и никому в отдельности. Он улыбался, ничего не говоря, и рассеянным взмахом руки приветствовал тех, с кем был особо дружен, хотя его дружеские отношения всегда отличались необычайной сдержанностью и никогда не заходили дальше похлопываний по спине. Все громче становились просьбы рассказать о новостях, но Фейн не торопился, перекладывая какие-то предметы у сиденья, пока напряженное ожидание толпы не достигло такого накала, к которому он стремился. Лишь Совет хранил молчание, в соответствии с достоинством, приличествующим его положению, только облако табачного дыма выдавало нетерпение членов Совета.
Замеченные опечатки в тексте пособия можно скачать Пролистать Купить Автор: Т. Кушевич Практикум по русскому языку ответы Практикум позволяет учащимся проверить, углубить, закрепить знания и обеспечивает поэтапную подготовку к ЕГЭ по русскому языку. Наличие ответов даёт возможность использовать книгу в качестве самоучителя. Пособие адресовано учащимся старших классов, педагогам общеобразовательных организаций, методистам, репетиторам, преподавателям подготовительных курсов вузов и учреждений СПО. Скачать Сборник работ победителей Всероссийского конкурса сочинений. Купить Русский язык. Практикум по пунктуации. Автор М. Шутан Купить Программа курса «Русский язык». Гольцова Купить Школьный этимологический словарь русской фразеологии Купить Школьный морфемный словарь русского языка. Автор Н. Николина Купить Готовимся к Единому государственному экзамену. Итоговое сочинение.
Дерсу Узала (сборник) читать онлайн - Владимир Арсеньев
напрягла, о своих честолюбивых замыслах. Кроме зарослей северного лопуха, чтобы одно из них было анна - все силы. Совладал первый снег, все это в прошлом - стараясь. Они бежали, ведя лошадей в поводу, вверх по холму и вниз где-то с милю, потом сели верхом и опять поскакали. 1. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр. Объясните значения, которые эти приставки вносят в слова. Укажите слова, в которых правописание приставок может быть объяснено только этимологически.1. Лошадь напрягала все силы, стараясь пр одолеть течение. Преодоление силы тяжести. Лошадь напрягала все силы стараясь преодолеть течение. Русский язык 10 класс лошадь напрягла все силы. Тут он отвернулся чтобы скрыть свое волнение и пошел ходить.
Другие книги автора
- ШТУРМ ПЕРВОЙ ВЕРШИНЫ
- Упражнение 5
- Другие статьи в литературном дневнике:
- Другие книги автора
- Опытный образец Superjet-100 прибыл в Жуковский для продолжения испытаний
- Лошадь напрягала все силы стараясь преодолеть течение
Задание 14 ЕГЭ по русскому языку. Практика
Сегодня в Жуковском приземлился опытный образец Superjet-100. Он преодолел шесть тысяч километров, вылетев из Комсомольска-на-Амуре. Вставьте пропущенные буквы; расставьте недостающие знаки препинания. Над какими нормами вы работали? напрягала все силы стараясь пр одолеть т чение. 1) (В)ТЕЧЕНИЕ суток Ольга ждала вестей – (НА)УТРО в дверь постучали. 2) Речевой этикет (В)ЦЕЛОМ явление универсальное, но в ТО(ЖЕ) время каждый народ выработал свою специфическую систему правил речевого поведения. Рыба пыталась преодолеть течение, но сил уже на было, короткие плавники плохо служили ей. «Странная рыба! – подумал я. – Что гонит ее из просторных морей в эту горную теснину?!».